Медвежатник - Евгений Сухов

— Вы хотите сказать, что какой-то там часовщик для нас будет получше, чем специалист по сейфам? — Кривая улыбка некрасиво застыла на лице Лесснера.

— Именно так, но прошу вас сначала выслушать меня, господа. Как я уже сказал, это не простой часовщик, — Арсеньев сцепил пальцы в «замок» и уперся локтями в стол. — Его имя Матвей Терентьевич Точилин! — объявил он почти торжественно.

Банкиры продолжали сидеть с отсутствующим видом, явно не разделяя ликования Арсеньева.

— Уточняю, — несколько сдержаннее продолжал Павел Сергеевич, — он обслуживает часы во дворцах императора. Его главное развлечение — изготовление хитроумных часовых механизмов. Некоторые его работы просто уникальны.

— Как вы с ним познакомились? — задал вопрос Лесснер.

— Через свою племянницу, фрейлину государыни, он изготовил ей часы. Хочу вам сказать, что его часы — это сейфы в миниатюре. Они выполнены весьма умно и имеют массу секретов. Так вот, господа, — Арсеньев положил руки на стол. — Я предлагаю заказать ему сейф, который бы нас устроил во всех отношениях. Разумеется, все расходы я пока беру на себя. Есть одна закавыка: он может просто не согласиться, а поэтому важно убедить его помочь нам… за хорошие деньги. Если опытная модель будет успешной, мы заменим ею наши устаревшие конструкции.

— Знаете, господа, кажется, нужно попробовать. У нас просто нет другого выхода, — боднул крупной головой Некрасов.

— Я присоединяюсь, — согласился Лесснер.

— Вот и отлично. — Арсеньев поднялся, давая понять, что не стоит дальше тратить время на бессмысленные разговоры. — О результатах беседы с Точилиным я вас извещу завтра.

Матвея Терентьевича Точилина каждую субботу и воскресенье можно было застать в трактире в Каретном ряду, где завсегдатаи устраивали петушиные бои. Со всей Москвы в трактир сходились понимающие люди, в основном купцы, — нарядно одетые, с дамами под руку, и если бы не знать, что они пришли поглазеть на побоище пернатых, то можно было бы запросто предположить, что уважаемые люди направились в Большой императорский театр. Не отставал от прочего люда и Матвей Терентьевич. К субботе он готовился уже дня за два: наказывал служанкам отутюжить выходной костюм и привести в порядок любимую красную рубаху.

Человеком он считал себя не бедным, а потому старался заполучить лучшие места, откуда не нужно было задирать голову, чтобы наблюдать за петушиными боями, а лучше смотреть на расстоянии вытянутой руки. Ставки делались нешуточные, и за один петушиный поединок купцы выкладывали по сто тысяч рублей.

Часовщик Точилин старался не отставать и играл на тотализаторе с азартом наследного принца, и редко кто из завсегдатаев мог предположить, что он частенько выгребает из карманов последнюю мелочь.

Матвей Терентьевич пернатых любил и содержал у себя огромный птичий двор, насчитывающий только одних петухов до полутора сотен. Породы были различные: мексиканские, итальянские, — но преобладали выходцы с Британских островов — пестрые поджарые петушки, выделявшиеся необыкновенной подвижностью. В драке они выглядели настолько агрессивными, что создавалось впечатление, будто бы шпорами могли разодрать брюхо даже медведю.

Скуки ради Матвей Терентьевич устраивал петушиные бои на собственном дворе, стараясь заполучить в качестве зрителей соседей. Но все это было не то. Для подобного зрелища нужен непременно трактир, забитый до отказа пьяными купцами, которые, не стесняясь своих крестьянских корней, болеют за своих любимцев так истошно, как будто бы от исхода боя зависит их собственная судьба и, конечно же, кураж. Подобный поединок можно сравнить разве что с боем гладиаторов, где изысканная и избалованная зрелищами римская публика громкими криками стремится поддержать своего любимца.

Нередко Матвей Терентьевич приносил со своего птичьего двора какого-нибудь задиристого петушка, и если его воспитанник оказывался победителем, то он имел от каждой ставки выгодный процент. Конечно, совсем неплохо было бы держать конюшню с чистокровными арабскими скакунами, но за неимением средств приходилось отдавать предпочтение петушкам.

Петушиный трактир был еще и неким клубом, где миллионщики-купцы попивали пиво и хлебали водочку, а также общались между собой, при случае пощипывая за ляжки молодых девиц, зашедших поглазеть на невиданное зрелище.

В этот раз Матвей Терентьевич решил принести в трактир небольшого белого петуха мексиканской породы, прозванного Гладиатором.

Гладиатор был задирист и похотлив неимоверно — без победного петушиного улюлюканья не пропускал мимо себя ни одной курочки. Поначалу Точилин хотел определить его в производители — пускай, дескать, занимается своим любимым делом, топчет молоденьких курочек да ковыряет в навозе червей. Но позже передумал, справедливо решив, что в окружении нарядных курочек он потеряет бойцовские качества, и определил его в поединщики.

Петушиный трактир Гладиатор узнал сразу: едва извозчик натянул поводья, как отважный петух победно прокукарекал, несколько раз ударив себя по бокам крыльями.

— Приехали, — объявил Матвей Терентьевич и, взяв клетку, понес забияку в трактир.

В этот день петушиные бои обещали собрать два десятка купцов, которые обожали подобные забавы и ставили на них такие деньги, какие нечасто можно увидеть даже на ипподроме.

Часовщика Точилина встречали торжественно. Навстречу ему, косолапо семеня коротенькими ногами, выкатился круглолицый приказчик. Его пухловатые, чуть капризные губы растянулись в располагающей улыбке, и он радостно прогнусавил:

— Матвей Терентьевич пожаловали! Какая нынче радость! Кого вы сегодня принесли?

— Гладиатора, — гордо сообщил Точилин, слегка приподняв подбородок.

— О! — Приказчик отступил на шаг. — Гладиатор боец отменный. Вспоминаю, как неделю назад он шпорами Викинга забил. Тот и прокукарекать как следует не успел.

— Викинг это что, — любовно глянул часовщик на своего фаворита, который, свесив ярко-алый гребешок, настороженно посматривал на приказчика. — Ты лучше вспомни, как он со Злодеем расправился. Только два раза и клюнул, а у того из горла уже и кровь пошла.

Петушиные бои были в разгаре. В центре трактира небольшая площадка, метра полтора в диаметре. Первая птица была небольшого росточка и черная, как антрацит; вторая, наоборот — белая, словно январский снег. Состязание петухов выглядело символичным и напоминало поединок между злом и добром. И по тому, как болели за черного петуха, можно было с уверенностью предположить, что на темные силы сибирские миллионеры рассчитывали куда больше, чем на всепобеждающую силу добра.

Крик стоял неистовый. Купцы орали так, что в помещении трескалась штукатурка. Когда фаворит уступал хотя бы на полшага, они так искренне сетовали, как будто бы проигрывали последний целковый. Радость была такой же неистовой: как только один из петухов наступал, великовозрастные дядьки в восторге стаскивали с себя сюртуки и размахивали ими над головами, как если бы повстречали самого государя.