Завещание поручика Зайончковского - Мариэтта Чудакова

Неизвестно откуда набежали журналисты. Не так-то часто освобождают в зале суда привезенных из пожизненного заключения! Вспышки следовали за вспышками. Микрофон совали и Олегу, и матери, и всем подряд стоявшим рядом с ним. А наиболее опытные брали комментарий у адвоката.

Женя говорила Олегу:

– Здесь меньше половины тех, кто в твоем деле участвовал. Еще Ваня Бессонов, Ваня Грязнов, Фурсик, Мячик, Нита Плугатырева… Дима, Маргаритка, и еще Маргариткин приятель по имени Станислав Всеволодович, который дал свои личные деньги на дорогу, – родительских не хватило бы… Еще Часовой, военком омский, лейтенант Костыль, прокурор Сибирского округа – ты его видел и слышал…

Тут наконец увидела она Лешу и Саню:

– Ой, Олег – вот кто самые тут главные! Они же меня из Москвы везли – по всей Сибири! И всех других возили!

Но Сретенский уточнил:

– Не только возили… Без них – без омского военкома, их давнего знакомого – сибирский прокурор в эти дела вряд ли бы ввязался. А без него – неизвестно еще, что бы было…

И Леша с Саней сами представились юноше Олегу как старшему по званию – потому что опыт отбывания пожизненного заключения без вины в их глазах равнялся боевому опыту, если не превосходил его.

Они прочувствованно поздравили его с освобождением и по очереди обняли.

А к Жене в это время подошел незнакомый ей человек, которого видела она только в зале суда, когда он задавал вопросы Олегу и свидетелям.

– Я – Заводилов. Мне очень хотелось бы с вами поговорить. Я хорошо понимаю, что вам сейчас не до меня. И вообще – вы, наверно, торопитесь в Москву. И тем не менее… Я даже не исключаю, что в конце концов разговор окажется не только важен для меня, но чем-то полезен и вам…

Женя была, конечно, во внутреннем смятении оттого, что перед ней стоял отец не только погибшей Анжелики, но и Виктории. Ну и – виноватый все же в какой-то степени в страшном приговоре Олегу. Она не могла себе представить, о чем он хочет с ней разговаривать. Только видно было, как трудно ему говорить. Но что-то таилось в его глазах, что делало ее отказ совершенно невозможным.

– Когда вы хотели бы поговорить? Прямо сейчас?

– Да, если можно. Мы пошли бы в какое-нибудь кафе и посидели там… Надеюсь, я не задержу вас более часа…

Попросив подождать минутку, Женя пошла узнавать о планах остальных. Выяснилось, что Олег уже договорился с Саней и Лешей, что они отвезут их с матерью к автобусу на Тюкалинск – как только они обсудят сейчас кое-что с адвокатом. Олег и слышать не хотел, чтоб их везли на машине до дому.

– Прекрасно доедем автобусом! Вам всем тоже по домам надо, достаточно вы со мной нянчились!

– Да чуть не сутки же ехать!

– Да нет, поменьше…

И мать подтвердила, что автобусы, хоть и с пересадкой, но очень удобные. Последний останавливается близко от их дома. Но видно было, что со своим сыном она пошла бы сейчас до Тюкалинска и пешком. И Женя могла бы поклясться, что за последний час мама Олега очень помолодела. И выглядела уже не на свои сорок два года, а, пожалуй, лет на тридцать. Но главное – как же светились ее глаза!

И тогда Женя условилась, что встречается со всеми через два часа здесь же, около суда. А с Олегом и его мамой прощается сейчас.

Они с Олеговой мамой еще раз крепко-крепко обнялись и расцеловались. А с Олегом пожали друг другу руку – до скорой встречи в Москве.

– Еще как бы ты раньше меня не приехал!.. – сказала весело Женя.

Но Саня с Лешей решительно отвергли такую возможность.

– Через двое суток с небольшим рассчитываем быть в столице. Генерал-лейтенант нас ждет, – веско сказал Леша.

И Женя покинула зал суда вместе с Игорем Заводиловым.

Играла музыка, но, в отличие от всех почти московских кафе, очень тихая и не противная.

Они сидели и молчали. Перед обоими были бокалы со свежевыжатым соком. Женя потихоньку тянула сок через соломинку. А Игорь Заводилов грел зачем-то бокал в обеих руках, не зная с чего начать.

И вдруг неожиданно для себя начал, как говорили древние римляне – in medias res, – то есть с самой сути.

Возрастная преграда, стоявшая между ними, исчезла. Он, во всяком случае, перестал ее чувствовать.

– Моя жизнь в значительной степени разрушена. Самое страшное, что может случиться с человеком, со мной уже случилось. Я потерял двух дочерей. Одну я нашел очень поздно, но полюбил ее, она стала близким мне человеком. Ее убили. Я был уверен, что убийца – ваш старший товарищ. Способствовал тому, чтобы ему вынесли самый суровый приговор. Мне важно, чтобы вы поняли, – способствовал только потому, что абсолютно не сомневался в том, что убийца моей дочери – он.

А вы не поверили суду. Вы верили этому человеку. Нашли доказательства его невиновности. Потом нашли настоящих убийц. Главной из них оказалась другая моя дочь. Она жива. Но все-таки я ее потерял. Не тогда, когда ее вина стала известна вам и следователям. Раньше.

Игорь Петрович замолчал.

Женя вообще не понимала, как он находит в себе силы говорить. Первый раз в жизни увидев этого человека на суде, она почему-то сейчас не только понимала его, но всей душой чувствовала его состояние. И сочувствовала.

По-видимому, и он каким-то образом понял, что она наделена этим бесценным даром – чувствовать и понимать другого человека. Потому и сидел сейчас напротив нее и говорил то, что не стал бы говорить никому другому.

– Как все это получилось, я не знаю. Но догадываюсь. Я был занят своим делом, то есть в конечном счете – добыванием денег. Сначала – не очень больших. Потом – все больших и больших. И опять – мне казалось, что в общем-то я делаю это для нее, своей дочери. Об Анжелике я тогда еще ничего почти не знал.

Игорь отхлебнул соку – вынув соломинку, прямо из бокала.

– Но это, конечно, был самообман. Виктория росла практически без моего участия. Мой вклад в ее жизнь был денежный. Это была огромная ошибка. Ее повторяют многие мои товарищи. Не все – но многие. Никакие няни, бонны, дорогие гувернантки не заменят этического вклада отца в характер ребенка, в его душу. Никакие!..

Заводилов махнул официанту – тот подскочил мгновенно.

– Хотите чего-нибудь сладкого? – обратился Игорь Петрович к Жене.

Она замотала головой.

– А кофе?

Нет, и кофе она не хотела. У нее уже стоял ком в горле от его медленного рассказа о себе. И она могла только маленькими глотками тянуть сок.

– Двойной эспрессо!