Таня Гроттер и ботинки кентавра - Дмитрий Емец

– Ты ему не заплатил?

– Ну да! А как ты хотела? Он наглоувеличил плату. Мы договаривались о мешке жемчуга, но он забраковал его ипотребовал кровь моей новорожденной дочери. Всю, до последней капли. Я был вшоке.

– Как он мог потребовать кровь вместожемчуга? Разве магические договоренности можно изменить?

– Qui tacet – consentire videtur![14]Видишь ли, стихиарии – хитрые и бессердечные бестии, обладающие чудовищноймагической силой. Они живут в бесконечно далеком от нас отражении. Условияоплаты с ними надо оговаривать заранее. Один раз и очень жестко, потребовав всемыслимые и немыслимые клятвы. Я так и сделал, но забыл взять со Стихиарияклятву, что тот вернется к себе в отражение, когда закончит работу. Онотказался и стал требовать кровь моей дочери за возвращение. Мне пришлосьнадуть его. Я создал двойника и налил в его чашу кровь альбатроса с добавлениемразрыв-травы и цветов папоротника. Это гремучая смесь. Когда она попала на рунычаши, чаша взбунтовалась и отправила Стихиария в мир-отражение. Я оказал этомумиру скверную услугу, я знаю, но отсюда ему не выбраться. С ним вместе я заслалмагический артефакт, с которым даже он не может ничего поделать. Если б тывидела, что произошло, когда он взял чашу! Такая воронка открылась, что staviator![15] Зато в свое отражение Стихиарийвернуться не сможет, пока… э-э… не помню, что точно должно произойти…

Речь медальона становилась невнятной. Онхолодел и погружался в дрему. Паузы между словами становились длинными. Таняспохватилась, что что-то в речи медальона зацепило ее. «Альбатрос… –вспомнила она. – Птица, которая висела над костром всю ночь… Совпадение?»

– А что за сделка была у вас соСтихиарием? – спросила она.

– Я уже не помню. Что-то мне было от негонужно, это точно… Что-то важное. Жизнь сплошная нелепость. В том мире я былчеловеком, потом перстнем… А здесь, в этом отражении, я дурацкая медалька нашнурке.

– Неужели ты не помнишь? Ну пожалуйста!

– Да, да, да. Ты узнала мою страшнуютайну. У меня скле… – начал медальон и вдруг осекся.

– Что «скле…», что «скле…»? –безнадежно спросила Таня, минуту прождав ответа.

– …роз, – закончил медальон иокончательно стал холодным.

Ягуни потрогал медальон пальцем и отдернулего.

– Я чуть инеем не покрылся. Давайподогреем этого любителя роз. Есть отличные заклинания, вроде Кипятильникус, –предложил он.

– Не думаю, что будет толк. Я уже поняла.Он разговаривает только несколько минут в день, и никакая магия тут не поможет.Магия на магию – это как заплатка на заплатку – держаться не будет, –сказала Таня.

Ягуни невесело кивнул.

– Значит, мы не из этого мира, –проговорил он. – Мы в том отражении, куда твой медальон… то есть Феофил…заслал Стихиария. Хорошенькую мину он подложил этому отражению, нечего сказать.Твой предок был колоритной личностью.

– Он спасал свой мир. И свою дочь. Но,похоже, только отсрочил расплату. В том, что мы здесь, наверняка замешанСтихиарий. Он не сумел сам покинуть этот мир, зато нашел способ перенести сюдаменя и тебя. А возможно, еще кого-то с многоцветной аурой. И стер нам всемпамять. Меньше знаешь – крепче спишь, – сказала Таня, думая о чаше,оставшейся – как она только что сообразила – у Урга. Не та ли это чаша, вкоторую вместо крови девушки брызнула кровь альбатроса?

– Ага, я тоже думаю, что посуда та жесамая. Стихиарию нужна эта чаша. Он связан с ней и с ее рунами, – произнесЯгуни, и Таня сообразила, что ее приятель начисто забыл о своем обещании неподзеркаливать. – Кажется, я понял! – продолжал Ягуни. – ФеофилГроттер… Стихиарий требовал кровь его дочери. Наверняка дочери его давно нет насвете, и единственная его наследница по женской линии – ты. Он бы мог сделатьэто и раньше, сто или двести лет назад, но в роду Гроттеров, видно, рождалисьтолько сыновья. И вот Стихиарий дождался своего часа. В роду Гроттеровпоявилась девочка.

– Лучше бы я не появлялась. Все у менянаперекосяк, – грустно сказала Таня.

Она уже не помнила, как у нее все было раньше,пока на ее память не опустился черный туман, но сдавалось ей, что тоже далекоот идеала.

Гробулия Склеппи лежала на холме под сломаннойсосной, когда что-то вдруг закрыло солнце. Гробулия слегка приоткрыла одинглаз, досадуя на тучку, которая мешает ей избавиться от крошечного прыщика направой щеке, а в следующий миг ее дикий вопль штопором вонзился в небеса.Одновременно Гробулия пожалела, что в роду у нее не было кротов и она не можетза считаные секунды закопаться на пять метров под землю. Еще бы – не каждыйдень видишь, как на тебя опускается большой каменный остров с башней.

Гробулия вскочила и хотела скатиться с холма,но браслет внезапно требовательно обжег ей запястье, приказывая остаться наместе.

– Ша! Никто никуда не бежит! Все ужевезде успели! – сказала Гробулия, дуя на браслет. Она внезапно сообразила,что каменный остров с башней – это и есть пикирующая крепость, которая должнадоставить ее к Арапсу.

Вскоре Склеппи уже стояла между И-Ваном,Шурасино и Мардонием и, скользя взглядом от одного к другому, пыталасьсообразить, чего от них можно ожидать. Больше всего опасений у нее вызывалмрачный кентавр Мардоний. Про И-Вана она подумала, что он ничего, но не в еевкусе, Шурасино же показался ей надутым занудой, которым можно вертеть какугодно.

Все трое внимательно смотрели на нее –смотрели изучающе и с легким недоверием, а И-Ван даже и с разочарованием. Онтолько что понял, что эта девушка была не та, которую он нарисовал на песке.Склеппи слегка запаниковала. Можно было подумать, что не они телепортировали еесюда, а она сама без приглашения спрыгнула с тучки. Гробулия поняла, что первойразговор придется начинать ей.

– Ого, какая у мальчиков крутаятачка! – сказала Склеппи слегка подрагивающим голосом. Она всегдапредпочитала маскировать страх наглостью.

– Это… хм… моя! – произнес Шурасино.

– Ясное дело. Сразу видно, что ты крутойпапик! – закивала Гробулия, с насмешкой разглядывая красные пяткиШурасино, выглядывающие из расшитых бисером шлепанцев.