Побоище князя Игоря - Виктор Поротников

— Понимаю. Всякий князь о своей славе звонит. Но мне покуда звонить не о чем.

— Слава славе — рознь, — заметил Вышеслав. — Иной князь гоняется за славой с мечом в руке, а иной и без войны славным слывёт. Жить добродетельно — вот верная дорога к самой громкой славе. Поверь мне, Игорь.

— Стало быть, мне теперь ни чихнуть, ни ругнуться нельзя, ты про всё в летописи своей изложишь, — усмехнулся Игорь. — А может, мне по любому поводу теперь совета у тебя спрашивать, дабы все деяния мой праведными были?

— Благо не по совету делается, а из доброго побуждения, — сказал Вышеслав.

— Мне теперь и меч-то вынимать нельзя, раз уж ты изображаешь меня христолюбивым князем,— с беззлобной иронией продолжал Игорь. — Только в этой мире, Вышеслав, распри неизбежны. Коль ты не нападёшь, то на тебя нападут.

— Я хочу верить, Игорь, что и в мире и на войне ты будешь придерживаться справедливости. Ведь это самое ценное нравственное качество для князя. Храбрых уважают, мудрыми восхищаются, а справедливых любят и доверяют им. Вспомни Плутарха. — Вышеслав положил ладонь на пергамент. — А летопись пускай станет для тебя зеркалом, чтобы ты мог взглянуть «а себя Со стороны. Эта летопись останется в наследство твоим детям, чтобы они могли гордиться тем, какой у них был отец.

Игорь взъерошил Вышеславу волосы.

— Ну как мне быть плохим, когда рядом со мной такой друг! — с улыбкой промолвил он.

— И такая чудесная жена, — добавил Вышеслав. — Я лишь хочу верить, Игорь, что ты станешь выдающимся князем на Руси, а Ефросинья убеждена, что ты необыкновенный человек.

— В устах её это звучит как истина, — заметил Игорь. И про себя подумал: «Достоин ли я такой жены?»

С некоторых пор Игорь стал чаще наведываться в ту светёлку терема, где Вышеслав и Ефросинья обычно занимались переводом греческих книг на русский язык. Там же Вышеслав трудился над летописью, названной им «Северский летописный свод».

Он хотел описать жизнь и деятельность новгород-северских князей, начав с отца Игоря, Святослава Ольговича. Для этого Вышеслав изучал киевские и черниговские летописи, копии которых делались на здешнем книжном дворе.

Вышеслав излагал события не с точки зрения пристрастного очевидца, целью которого было возвеличить род одного князя и очернить всех прочих князей, враждебных ему, но как сторонний наблюдатель, отдающий на суд потомков деяния и поступки владетелей Русской земли.

Читая жизнеописание своего отца, Игорь поражался превратностям судьбы, которые преследовали того всю жизнь. Часто лишь воля случая спасала Святослава Ольговича от неминуемой гибели, поскольку недруги, с которыми ему доводилось сражаться, зачастую были гораздо сильнее. В дальнейшем только покровительство Юрия Долгорукого способствовало закреплению за Святославом Ольговичем Новгорода-Северского и всего Посемья.

Окружённый враждой двоюродных дядей и братьев, гонимый племянниками и сватовьями, Святослав Ольгович тем не менее почитал своих старших братьев Всеволода и Игоря, хотя первый постоянно гнал его от себя, а другой, не выделяясь ни умом, ни храбростью, всегда заносился перед ним. Даже своим сыновьям от второго брака Святослав Ольгович дал имена своих старших братьев.

После прочитанного Игорь делился своими мыслями с Вышеславом:

— Мой отец был славным воителем и землёй управлял мудро. Ему бы, а не братьям его бездарным сидеть на столе киевском. Выходило, что они творили беззакония, вызывая у народа ненависть к Ольговичам, а мой отец опосля расхлёбывал кашу, заваренную братьями его. Что оставил после своей смерти Всеволод Ольгович кроме награбленных сокровищ и толпы наложниц? Чем прославился Игорь Ольгович, как не своей бессмысленной жестокостью? Не понимаю, неужели в окружении моего отца не нашлось человека, который внушил бы ему мысль не терпеть своеволия братьев, но взять первенство над ними? Теперь бы я не в Новгороде-Северском княжил, а где-нибудь в Киеве иль Вышгороде!

— Так и гложет тебя червь честолюбия, — улыбнулся Вышеслав, слушая Игоря.

— Уж коли женщины подвержены честолюбию, то мужчинам грех его стесняться, — сказал Игорь. — Сам знаешь, сколь честолюбива была моя мать. И сестра её такая же. И жена Святослава Всеволодовича не менее честолюбива. А сколь была честолюбива мать Ефросиньи, Ольга Юрьевна!

— Можешь не продолжать, — сказал Вышеслав. — Жёны князей столь же испорчены властью, сколь и мужья их.

— Не власть портит, а богатство, — не согласился Игорь.

— Где богатство, там и власть, — возразил Вышеслав, — одного без другого не бывает.

— Отец мой покойный, по-твоему, был испорчен властью и богатством? — спросил Игорь.

— Не думаю, — покачал головой Вышеслав. — Из всех Ольговичей он, пожалуй, единственный, кто ни разу не поступился честью ради корысти. Уже только то, что он отверг все личные выгоды ради спасения из плена брата Игоря, говорит о многом. Душа у него была не с хлебный кус.

— Причём отец старался вырвать из плена брата, который однажды предал его! — воскликнул Игорь.

— Святослав Ольгович был истинный христианин, — с уважением произнёс Вышеслав.

— Я вижу, именно это качество ты и стараешься выделить, когда пишешь в летописи об моём отце, — заметил Игорь. — Почему бы тебе не отметить и то, какой он был искусный полководец?

— Воителей славных немало было на Руси, но не все они следовали христианским заповедям в той мере, как твой отец, — ответил Вышеслав. — Мне хочется, чтобы те, кто будет читать эту летопись, узрели за чередой кровавых битв и неурядиц, что твой отец, обнажая меч, не забывал и о своём нательном кресте.

С уважением отзывалась о Святославе Ольговиче и Ефросинья.

Она знала, что отец Игоря был дружен с её отцом, и была благодарна умершему свёкру за то, что он когда-то наметил её, ещё несмышлёную девочку, в жёны своему сыну. Ефросинья полюбила Игоря с самой первой встречи с ним и продолжала любить его даже теперь, когда её муж открыто сожительствовал с половчанкой Алёной, приставленной к их младшим сыновьям.

Догадывался об этом и Вышеслав, который частенько встречался в княжеском тереме с Алёной и по её поведению мог определить, что она пользуется особым расположением Игоря. Сочувствуя Ефросинье, Вышеслав пытался вразумить Игоря, говоря ему, что не по-христиански при живой жене любовницу заводить.

Но Игорь был глух к увещеваниям друга на эту тему...

Однако вскоре произошли события, невольно сблизившие Игоря и Ефросинью.

Миновал год с той поры, как Святослав Всеволодович собирал князей идти ратью на галицкого князя. И вот изгой[91], из-за которого едва не вспыхнула кровавая распря, неожиданно объявился в Новгороде-Северском.