Викинг. Мы платим железом - Александр Мазин

Именно так. Братства. Потому что все варяги суть братья друг другу. И наконец-то мне приоткрылась великая тайна: откуда есть пошло великое варяжское племя[11].

– Мы, варяги, живем здесь не так давно, – рассказывал Трувор. – Прадед моего прадеда родился здесь и поклонялся Перуну, как и мы. Однако старые люди из тех, что платят нам дань, говорят, что мы пришлые, и называют нас роутси, что значит: дружина на воде. Это потому, что предки наши пришли сюда на кораблях.

– А почему вы называетесь варягами? – спросил я. – Что вообще значит это слово?

– Не могу тебе ответить, – покачал головой мой тесть. – Я слышал от свеев, что это переиначенное «варг», что значит «волк». Однако волк особый, волшебный. Ты понимаешь, о чем я, если слыхал о Фенрире…

– Слыхал, – ответил я, припоминая увлекательные рассказы Стенульфа, коих я наслушался в первую мою зиму на Сёлунде. Фенрир – чудовищное порождение скандинавской мифологии. – Фенрир и его сыновья…

– Да, – подтвердил Трувор. – Варги.

Он помолчал немного, пропуская меж пальцами длинные усы и глядя куда-то сквозь меня, будто вспоминая что-то важное.

Однако я знал: он не вспоминает, он помнит. Здешние запоминают такие вещи накрепко. Слово в слово. И потом так же, слово в слово, рассказывают детям и внукам. Это единственный способ сохранить прошлое тем, у кого нет письменности. И надо отметить, способ замечательный, потому что я не раз слышал истории тех же данов о своих прапрапрадедах, рассказанные так, будто это происходило совсем недавно. Мелочи забывались, а вот настоящие деяния – никогда. И человек благородного происхождения, вроде того же Рюрика, к примеру, запросто мог перечислить две дюжины своих предков вплоть до божественного прародителя Фрейра-Ингве.

Нет, Трувор не вспоминал: он переживал прошлое. А заодно выбирал, какими из родовых тайн стоит поделиться со мной.

– Варги, – повторил он. – Божественные волки, которые когда-нибудь зададут жару вашим нурманским богам! – Трувор засмеялся. – Но так говорят свеи, – продолжал он. – А вот мой дед рассказывал, что его отец вместе с братьями несколько лет служили за золото императору ромеев, и там таких, как они, называли варангами. То есть чужеземными стражами. Но дед не помнит почему. Может, это и есть варяги, переиначенные на ромейский лад. Я тоже знаю об этом только то, что в Миклагарде[12] нас по-прежнему называют варангами. Да и важно ли, почему мы зовемся варягами? – Трувор поглядел на меня, но я молчал.

Не мог же я сказать: мне просто любопытно. Я ведь знаю, что значит для Трувора память предков, память, которая хранит хорошее и плохое, победы и поражения, славу и позор, всё, что потом обеспечит бессмертие деяний самого Трувора в памяти потомков.

– Почему меч зовется мечом, а смерть – смертью? – задумчиво произнес Трувор Жнец. – Может, в нас и течет кровь Фенрира, но нам нет нужды оборачиваться волками, чтобы сражаться с вашими ульфхеднарами – волкоголовыми. Перун Молниерукий дарит нам силу. Этого довольно. Перун щедр. Он щедр к нам, природным варягам, и к тем, кто готов поклониться ему. Тот, кто принесет ему клятву и станцует на его празднике, может надеяться, что Перунова сила войдет в него, когда придет время настоящего Перунова танца, танца битвы. Ты танцевал для него, брат мой и муж моей дочери! Ты танцевал лучше, чем рожденные природными варягами, ведь Перун позвал тебя, и ты пришел. И ты встал в круг, и я до сих пор помню, как струилась по нашим клинкам его Сила. И мы еще спляшем вместе, зять и брат мой Волк! И в бою, и на празднике. Боги войны ревнивы, но они расположены ко всем нам, к тем, кто живет с клинками в руках. Когда я ходил по северным морям под знаменем Хрёрека, я временами обращался и к вашим богам, ведь они сильны на Северном Пути. И потому говорю тебе: когда ты здесь, то ничто не мешает тебе призвать Силу Перуна Молниерукого в твои руки и твои клинки. Ты славный воин, и крови врагов, которую ты пролил и прольешь еще, хватит на всех богов Валхаллы и Ирия!

Я не стал спорить. Трувор прав. А мое отношение ко всем этим языческим богам трудно назвать верой, но учитывать их присутствие и возможные бонусы и минусы этого присутствия мне придется. Да и Перун в моем понимании ничуть не хуже Тора и гораздо, гораздо лучше Одина. Хотя бы потому, что он не требует от последователей украшать дубы «желудями» из человеческих тел. Так что спорить с Трувором я не буду. Я слишком дорожу его дружбой, а он – моей. И он доказал это, выбирая между мной и Рюриком.

– Да, – сказал я. – Ты прав. Мы еще встанем с тобой в один строй, Трувор Жнец! И – горе тогда нашим врагам!

– Так и будет, брат! – отозвался Трувор, обнимая меня на прощанье. – Они увидят наш гнев!

«Смоленск!» – мысленно произнес я.

«Смоленск!» – так же мысленно подтвердил Трувор.

Но вслух мы не сказали ничего. Чтоб не спугнуть.

Весна пришла внезапно. Только что везде лежал снег – и вдруг всё потекло и затрещало. Первым поддался лед в заливе. Еще недавно мы гоняли на лыжах по зимним дорогам, а уже плывут по черной воде ноздреватые льдины, а сама вода ползет вверх, поднимаясь все выше, заливая сушу и пристани, отрезая друг от друга берега и разрывая связь между человеческими поселениями.

Братья Крумисоны говорили, года два назад вода в заливе поднялась так высоко, что по крыши залила склады и корабельные сараи на торговой площади, и плескалась чуть ли не в двух саженях от крепостных стен.

Надеюсь, этой весной до такого не дойдет, но меры мы приняли. Склады освободили, а готовить корабли к новым походам начали загодя.

Большая часть моих боевых кирьялов разъехалась по домам. Незваных гостей от свейского конунга можно было не ждать по крайней мере пару месяцев. До окончания ледохода морские пути закрыты. А сухопутные будут непроходимы минимум до середины мая. Так что я лесных стрелков не удерживал. Пусть насладятся заслуженной славой в кругу близких. Пусть похвастаются добычей, которая прочим лесовикам даже не снилась. Пусть покрасуются в новых доспехах и продемонстрируют соплеменникам воинские навыки. Я сделал для них то, что никогда не рискнет сделать ни один феодал. Я сделал из смердов воинов и позволил им вернуться к своему племени. Теперь они больше никому не позволят стричь себя как овец. Для того, кто правит силой, это конец власти. Для того, кто правит, опираясь на дипломатию, это надежная опора в будущих битвах.