Последняя аристократка - Лариса Шкатула

— Так прямо и сказал? — восхитился Арнольд. — Ну, парень, держись, наша шлюшка — баба злопамятная.

— Я и сам это понял, — вздохнул тот.

* * *

Вечером того же дня Арнольд опять купил бутылку вина.

— А сегодня что за праздник? — поинтересовалась его юная возлюбленная.

— Сегодня, душа моя, у нас поминки.

— Кого мы будем поминать? — грусть омрачила худенькое личико Виолетты. — Кого-нибудь из твоих родных?

— Скорей уже, из твоих.

— Что-то случилось с мамой? — побледнела она.

— Нет, нет, что я за идиот! — Арнольд взял возлюбленную на руки и стал укачивать, как ребенка. — Все время забываю, какая ты у меня эмоциональная и ранимая. По сравнению с тобой я толстокож, как носорог… Дело в том, что сегодня умерла Румянцева Виолетта Евгеньевна…

— Та женщина, с отбитыми почками, — тихо уточнила она.

— Только без слез, любимая, только без слез! Что же делать? Ни ты, ни я не виноваты в этой смерти. А то, что мы собираемся её использовать… Живым — живое, это не я придумал.

— Просто мне не хотелось умирать, — сквозь слезы сказала она.

— И правильно, — он губами снял слезы с её ресниц, — а то как бы тогда на земле смог жить я?.. Нет, сейчас в жизни столько грустного, что не стоит в нашу с тобой страну тащить ещё и это. Договорились же: здесь только мы двое, и больше никого.

— Никого, — повторила Виолетта, крепко прижимаясь к нему.

— Тогда давай выпьем за твое второе рождение, а потом я расскажу тебе нечто повеселее. Например, что я подал рапорт в администрацию о твоем примерном поведении, и, может быть, тебя скоро выпустят.

— Правда? — просияла она.

— Правда. И мы поженимся и уедем в отпуск…

— Ненадолго? — в глазах её светилось ожидание.

— Как бы ненадолго. А сами сюда больше не вернемся. Я подумаю, куда нам с тобой лучше уехать.

— А как же мама? — её голос предательски дрогнул.

— А маме ты напишешь письмо, которое ей передаст верный человек. Я думаю, она будет рада, что тебе удалось вырваться из этого ада…

— Хорошо, не будем больше об этом говорить. В самом деле, как странно устроен человек. Ему дашь немного…

— Палец!

— А ему хочется больше…

— Откусить руку!

— Алька! — будто удивленно сказала она. — Ты меня опять раздеваешь. Может, мне вообще не одеваться?

— Хорошо бы, — согласился он, увлекая её за собой на ковер.

Когда они некоторое время спустя лежали обнявшись, Виолетта спросила:

— Ты хотел ещё что-то сказать, или мне показалось?

— Ах, да, я и забыл. Знаешь, что учудила сегодня наша общая знакомая? Пыталась соблазнить бедного врача, а когда не вышло, стала грозить ему страшными карами.

— Смех смехом, — заметила Виолетта, — но положение у него не из лучших. Что бы он сейчас ни сделал, все окончится плохо. Не послушает Юлию, она науськает на него своего Ковалева. Сделает, как она захочет, все равно гнева майорского не избежит. Папа говорил, как ни кинь, везде клин. Это в аккурат про Поплавского. Как хочешь, а мне его жалко!

А именно в это время Юлия сидела на коленях у Аполлона и жаловалась ему на Яна:

— Кто тебе сказал, что он — такой уж известный врач? Обычный коновал, как они все! Чуть что — укол!

— Что ни говори, рыбка моя, а он за три дня тебя на ноги поставил. Я, грешным делом, побаивался, что ты им увлечешься. Мужчина-то красавец, от таких женщины обычно без ума…

— Я увлекусь? — вполне натурально изумилась Юлия. — Этим ничтожным клистиркой?

— Все-таки согласись, — поддразнил её Аполлон. — в Поплавском что-то этакое есть. Для женщин — роковое. Происхождение у него — из крестьян, но по лицу этого не скажешь. Лицо у него явно благородное. Я бы сказал, породистое… Но если он тебе так не по нраву, ты только пожелай, и он исчезнет с лица земли!

Этого Юлии не хотелось. Пока. Она все ещё не могла поверить в то, что какой-то безродный её отверг! Кроме того, он был единственный, кто мог вытащить её отсюда. Если бы захотел. В сказки, что есть на свете мужчины, верные одной женщине, Юлия не верила. Она считала, что даже влюбленный в неё без памяти Ковалев при случае не станет теряться и спокойно полезет в постель к какой-нибудь смазливой девчонке…

Скорее всего, она что-то делает не так. Нужно не спешить и подумать, как ей перетянуть упрямца Поплавского на свою сторону. Быстренько это все прикинув, она сказала Аполлону:

— Правду сказать, я на него сегодня разозлилась. Говорю, обойдемся без укола, а он и слушать не стал!

— Понятно, — рассмеялся Аполлон, — жалкий придворный осмелился противоречить королеве!

— Ты с ним поговори, — капризно протянула она, — пусть выбросит свой дурацкий шприц! И вообще ко мне с ним даже не подходит! Есть же какие-то таблетки…

— Я прикажу, — сказал он ей в шею, ведя по ней губами, а руку запуская под халат. — Скажу, что если кто и может тебе делать уколы, так это только я! Ведь моих уколов ты не боишься, не правда ли?

— Охальник! — хрипло засмеялась Юлия, откидываясь на кровать.

Она изо всех сил изображала пылкую страсть, охала и стонала, а сама между тем хладнокровно размышляла, какими ещё уловками можно воспользоваться, чтобы заставить Яна исполнять её волю? Самая безотказная была, пожалуй, одна…

Ян и не подозревал, что Юлия собирается так плотно на него насесть. А если бы и подозревал, то не слишком бы озаботился.

С точки зрения рядового обывателя, Поплавский был человеком непрактичным и несколько наивным. Он был весь в науке и своей семье. Ему некогда было даже пугаться власти НКВД — орудия партии большевиков, которым они беззастенчиво пользовались.

То есть благодаря своим высокопоставленным клиентам он был в курсе всего, что происходит в стране, но относился к этому несколько отстраненно, словно уж с ним-то такое никогда не произойдет.

Но вот произошло, и он не испугался. Это, видимо, была та самая смелость незнания, о которой ему рассказывал когда-то Федор Головин.

После разговора с Ольгой-Наташей он понял лишь, что в опасности его семья, а сам до сего времени как бы наблюдал со стороны злоключения бедного врача Яна Поплавского…

Спал он на жестких нарах при свете, который никогда не выключался. И признавал, что в случившемся сам виноват: кто его тянул за язык, когда он надумал всенародно порочить государственного фаворита?

В бараке, куда заключенных перевели из карантина, теперь все знали, что у Поплавского есть благодетель, и благодетель могущественный.

Но сегодня ему впервые об этом сказали. Причем, не политические, а какая-то шестерка из урок. Сопливый пацан подошел к нему, странно вихляясь, и с ухмылкой проговорил: