Маленькие люди - Олег Рой

Но довольно об этом. Нельзя жить прошлым, его надо помнить, а смотреть надо в будущее. Итак, вы выбрали меня президентом. И я гарантирую вам, что при мне Хоулленд освободится от того… от той паутины коррупции, которая опутала его. Вы знаете наши наболевшие проблемы – отсутствие социального обеспечения, ужасное здравоохранение, влачащая жалкое существование экономика, к которой, кроме всего прочего, присосались две ненасытные утробы. Но теперь все средства от налогов и сборов будут поступать только в казну, и за их поступлением и тратой каждый из вас сможет проследить.

Блейк машинально вытер со лба пот тыльной стороной ладони.

– Я живу рядом с вами, у меня те же проблемы, что и у вас, потому и решать я их буду, как свои. К тому же с сегодняшнего дня двери моей приемной открыты для каждого, но вместо полупьяного Кохэгена или Харконена, которому плевать на всех, вести прием буду я. И я услышу каждого!

Ответом Блейку были бурные аплодисменты.

В тот же день Бенджен наложил арест на «Гроб», Харконен-центр, порт, электростанцию (выпустив, наконец, оттуда Бельмондо, к вящей радости Барбары) и прочее имущество обоих семейств. Впрочем, как выяснилось впоследствии, основные свои активы они давным-давно вывели за рубеж, и намного дальше соседки Ирландии.

Харконены и Кохэгены немедленно бежали из Хоулленда, не дожидаясь более строгих мер. Харконен с сыном на машине. Его младший отпрыск и жена давным-давно перебрались в Лондон, где первый ходил в частную школу, а вторая, очевидно, была завсегдатаем спа-салонов и, вероятно, наставляла мужу ветвистые рога. Кохэген же отправился в изгнание морем, на одной из своих яхт, вместе с семейством – женой и дочерью. Вскоре город покинуло еще несколько человек, тесно связанных с этими кланами. Их никто не гнал, но никто и не удерживал.

Вечером понедельника группа карбонариев собралась в «Лепреконе», дабы отпраздновать победу Блейка. Однако такая мысль пришла в голову не только нам, в баре было шумно и дымно, поэтому, пробыв там не более часа, мы решили продолжить торжество у меня дома. Мы – это я, Ариэль, Блейк, Бенджен, Барт и Барби со своим Пьером. По дороге к нашей компании присоединился Байрон со своим верным Кэмероном, против чего никто не возражал.

Моя тогда еще невеста сильно устала: сказалось нервное напряжение последних дней. Откровенно говоря, все мы были изрядно вымотаны. Бодрее всего держались Барт, Бенджен, Пьер, который, казалось, не знал, что такое усталость, и Байрон.

Мы славно посидели, поговорили и выпили. Было уже совсем поздно, когда все стали расходиться. Сначала я отвел Ариэль в нашу спальню, потом Пьер и Барби откланялись и удалились. Когда я заметил, что Блейк тоже клюет носом, я предложил ему подремать на диване в моем кабинете, чем он охотно и воспользовался.

Что до меня, то я чувствовал странную при таких обстоятельствах бодрость и даже какой-то прилив сил. Мы с Бартом, Бендженом и Байроном засиделись, говоря о том о сем, и я сам не заметил, как разговор опять вернулся к истории Игги. Откровенно говоря, я плохо запомнил, о чем конкретно мы говорили, и тем более не помню, как мы пришли к определенному решению. Мы были уже изрядно навеселе. Но факт остается фактом – мы вчетвером решили наведаться в городскую больницу, в тот самый флигель, где несчастный Игги провел последние часы своей жизни.

Я захватил с собой хитрый фотоаппарат «имени Чандры», и мы не медля поехали в больницу. Я первый и, надеюсь, в последний раз сел за руль после выпивки. Я старался ехать совсем медленно. Конечно, улицы Хоулленда в тот час были совершенно пустынны, но… я чувствовал себя так, как чувствует себя котенок посреди хайвея. Несмотря на это, до больницы мы как-то доехали. Слава пустынным ночным улицам Хоулленда!

Сначала мы хотели пойти на проходную, но предприимчивый Барт предложил срезать путь и перелезть через забор. Между прочим, он был самым старшим из нас. Наверно, поэтому мы решили его послушаться: если сможет он, сможем и мы. Какие дела! Так что вскоре четверо мужиков, чей средний возраст был где-то около полувека, словно безбашенная орава школьников, перелезли в сад, окружавший больничные корпуса.

Издали здание больницы казалось вполне сносным. Вблизи же она производила тягостное впечатление. Сразу бросалась в глаза крайняя ветхость строений, подчеркнутая тем, что ремонт в больнице делали, вероятно, еще во времена первого пришествия лорда Волдеморта. Помянутый флигель, где скончался Игги, стоял в тылу основных строений, и его единственное окно, заложенное кирпичом, выходило на море, в котором сейчас отражались удивительно крупные звезды и остренький лунный серпик.

На пути мы столкнулись с препятствием в виде замка, который Коннингтон, впрочем, довольно легко открыл – я даже не понял как. Тем временем к нам присоединился Кэмерон, нашедший какую-то дыру в больничном заборе. Когда мы попытались войти в помещение, Кэмерон прижал уши, съежился и тихонько заскулил, а затем сел и прижался лбом к коленям бородатого женщины.

– Не хочет он туда заходить, – пояснил Байрон. – Ну, Кэмерон, ну, парень, что ты? Помнишь, с цирком так же было?

Кэмерон пару раз махнул хвостом по земле, но не встал, а лег на землю.

– Чудишь, собак, страшно тебе… – с мягкой укоризной сказал Байрон. – Вы идите, ребята, а я тут на стреме постою.

Оставив Байрона с собакой на улице, мы вошли в темный флигель. Сначала мы попали в небольшой тамбур с двумя дверями, за которыми обнаружились крайне ветхий шкаф и крошечный санузел, затем не очень большая, зато очень темная комната. Освещение в комнате напрочь отсутствовало, но у меня с собой был аккумуляторный фонарик. Кроме старинной, насквозь ржавой панцирной кровати, никакой другой обстановки в комнате больше не было.

– Вот здесь была его картина, – Барт указал на стену, противоположную той, у которой стояла кровать. Я расчехлил фотоаппарат и включил вспышку. А затем направил обьектив на стену и щелкнул. Полыхнула вспышка…

В этот момент мы все, наверно, совершенно протрезвели. Я и раньше видел рисунки Игги. Как у всякого архитектора, они были очень точными, немного походили на чертеж, но здесь он превзошел сам себя. Несколькими уверенными штрихами, по памяти, он очень точно воспроизвел пейзаж, открывающийся с вершины кладбищенского холма. Слева был виден собор, справа – «Гроб» и порт, а между ними, почти под прямым углом, слегка загибаясь к западу, висела то ли комета, то ли инверсионный след от метеорита. Что-то загадочное и непонятное.

А затем картинка погасла. Какое-то время мы стояли, ошеломленные увиденным. Затем Барт прошептал какое-то забористое ругательство.

– Не могу не согласиться, – сказал Бенджен и зябко поежился. – Идемте отсюда, что ли…

Мы вышли через проходную, изрядно удивив дежурившего там полицейского, а затем я развез всех по домам и вернулся домой, к Ариэль.

К счастью, она спала.

Наутро у меня из головы все не шла последняя картина Игги. Как хотите, но, по моему убеждению, кровью из собственной вены что попало не рисуют. Я сбросил фото на компьютер и внимательно его разглядел, но все равно этого было мало. Надо было посмотреть на все это «в натуре». Потому я предложил Ариэль после обеда прогуляться за город. Я был уверен, что Игги очень точно нарисовал пейзаж, видимый с какого-то определенного места, и решил посмотреть на город именно с этого ракурса.