Обреченный мир - Аластер Рейнольдс

Кильон понаблюдал за девушкой несколько минут, прежде чем она заметила его присутствие. Мерока работала короткими сериями – то отправляла, то принимала сигналы, то двигала затвором, то фиксировала полученные сообщения в журнале. Через окно Кильон видел мигающие вспышки другого сигнальщика, действовавшего чуть быстрее Мероки.

– Она молодец, правда? – спросил Кильон старшую сигнальщицу.

– Лучше обычной землеройки, – ответила та, и Кильон решил: похвалила. – Ладно, давай прервемся. Запястье-то болит с непривычки?

– Ничего страшного, – отозвалась Мерока.

– По словам Гамбезона, ты идешь на поправку, – проговорил Кильон.

– Вот и славно.

– Не он один беспокоится о тебе.

– Ты, Мясник, беспокоиться о ком-то не умеешь. – Мерока покосилась на старшую сигнальщицу. Та была не с «Репейницы» и вряд ли знала секрет Кильона. Он представил, с каким трудом сдерживается Мерока, чтобы не упомянуть его ангельскую сущность. – В тебе подобных сочувствие не заложено. Вы холоднее змей. Я усвоила это ценой горького опыта.

– Я знаю о той трагедии, – тихо сказал Кильон. – От Тальвара. Могу лишь извиниться. Вы обе заслуживали лучшего обращения.

– Извиниться? Это все, что ты можешь?

– Если бы мог исправить случившееся, исправил бы. Но такое никогда не было мне по силам.

– Все, совесть твоя чиста.

– Я так не говорил.

– Нужно не меня утешать, Мясник, нужно грехи искупать. Извини, но от этого бремени я избавить не могу. Своего хватает. – Мерока замолчала и глянула на старшую сигнальщицу. – Перерыв окончен. Давайте продолжим урок!

– Ты ошибаешься насчет меня, – проговорил Кильон.

– А ты насчет меня, если решил, что в глубине души у меня прощение, до которого ты один в силах докопаться. По правде, там только ненависть, Мясник. Клинический случай ненависти – вот что я собой представляю. Будешь копать дальше – пророешь меня насквозь.

– Я тебе не верю.

– Значит, готовься к боли и разочарованию, каких и представить себе не можешь. – Закончив на этом разговор, Мерока вернулась к гелиографу, схватилась за рычаг затвора и послала очередной сигнал.

Она двигала затвором так, словно изливала всю злобу и ярость.

Кильону не осталось ничего иного, кроме как уйти.

– Девочка снова билась в конвульсиях, – сообщил Гамбезон, когда они с Кильоном уединились в ординаторской. – Ее мать твердит, мол, это нормально, а мне думается, что она темнит. – Доктор вопросительно взглянул на Кильона. – Они точно не принимали антизональные? Конвульсии могут быть побочным эффектом.

О Калис и Нимче Кильон старался говорить осторожнее, чем о Мероке. Куртана до сих пор подозревала, что он что-то скрывает, и Кильон надеялся, что компас ее подозрений еще не показал на мать и дочь. Может, Куртана решила, что он выгораживает Мероку? В конце концов, Калис с Нимчей – землеройки, а не клиношницы, то есть от них лишь мелкие неприятности вроде болезней, паразитов, распущенности. Считалось, что шпионаж и диверсии им не по зубам. Только не вечно же Мероке быть под подозрением – однажды его тень падет на мать с дочерью. Кильону очень хотелось потолковать с ними наедине, но слишком заботиться о них рискованно. Интересоваться ими следовало не больше, чем попутчицами.

– Я предлагал им лекарства, они отказались, так зачем им брать мои препараты тайком? – проговорил Кильон. – Уверен, дело в необыкновенно высоком иммунитете, и только.

– Среди жителей поверхности земли подобное не редкость, – задумчиво проговорил Гамбезон. – Здесь, по крайней мере, зональные сдвиги не так сильны. После шторма мы летим по стабильным участкам вдали от границ. От этого конвульсии Нимчи еще загадочнее. Вы, наверное, считаете нас ужасно примитивными: ни рентгенов, ни аппаратов для сканирования мозга.

– Вряд ли стоит винить человека в том, что он живет в условиях, где такие устройства не работают.

– Мы пытаемся изменить ситуацию, уверяю вас. Простейшая электросистема в Рое есть, но техники чаще ремонтируют ее, чем используют. Сложное медицинское оборудование нам недоступно. Зона его просто отторгает. Рикассо сказал бы, что регулярной сетке не хватает разрешающей силы.

– Каждый довольствуется тем, что есть, – сказал Кильон. – Уровень медицинского обслуживания на «Переливнице» приятно удивляет. Хитроумных приборов у вас нет, зато есть прекрасные врачи.

– Да, но самому распрекрасному доктору не заглянуть Нимче в голову и не увидеть, что ее мучает. Пожалуй, мы не зря поместили ее в карантин. Вдруг у нее вирусный менингит или что-то вроде того?

– Нет, вряд ли. Калис из-за конвульсий не беспокоится, и нам не стоит. Я доверяю ее мнению; в конце концов, она мать девочки. Если кто знает Нимчу, так это она.

– А сама Калис вас не тревожит?

– Калис?! – Кильон старательно изобразил удивление. – Да на ней пахать можно!

– Я больше о ее душевном здоровье. Видели знак у нее на затылке?

– Это лишь татуировка. – Кильон чувствовал, что они подобрались опасно близко к правде. – Тот, кто сделал ее, зло пошутил над Калис, решив выдать беднягу за тектоманта. Вряд ли она сама нанесла ее себе.

– Зачем кому-то так над ней шутить? Нормальной Калис назовешь с большой натяжкой. Как она смотрит, как ведет себя… Аж мурашки по коже. Не удивлюсь, если она сама спровоцировала такое отношение к себе.

– Калис через многое прошла.

– Возможно, оттого и повредилась умом?

– Мне она кажется вполне нормальной, – ответил Кильон. – Калис необразованна, ройский для нее неродной, ни с вашей культурой, ни с технологиями она не знакома. По-моему, она неграмотна, зато неглупа. Она великолепно владеет устной историей, сумела выжить сама и сберегла дочь. На мой взгляд, безответственные и психически неуравновешенные на такое не способны.

– О девочке Калис заботится, это бесспорно. Просто надеюсь, ни у матери, ни у дочери нет серьезных проблем со здоровьем.

– Я мог бы поговорить с ними, – предложил Кильон. – Вдруг что-нибудь да выпытаю?

– Чувствую, вам не слишком хочется.

«Отлично! – подумал Кильон. – Этого я и добивался».

– Вообще-то, они о вас уже спрашивали, – продолжал Гамбезон. – Если не нарушите карантин, я не возражаю.

– А меня разве не следует посадить на карантин? Я контактировал с ними обеими.

– Карантин, скорее, уступка, откупные капитану и ее бойцам. Вреда он точно не приносит, возможно, в чем-то помогает, вот я и потакаю им.

– Я быстро.

Кильон зашел к Калис с Нимчей и закрыл за собой дверь карантинной палаты. Удобства минимальные, но тепло и чисто – палата выгодно отличалась от каюты, в которой они ютились на борту «Репейницы». Две кровати застелили свежим бельем. Мать и дочь переоделись в ройскую одежду, простую и великоватую обеим, но куда лучше их старых лохмотьев. В палату принесли фонограф и несколько валиков, но Калис их не ставила, даже крышку с коробки не сняла. Нимча, в свою очередь, не заинтересовалась стопкой детских книжек с картинками, которые ей дали почитать. Кильон пролистал книжки и понял, почему девочка осталась к ним равнодушной. И текст, и картинки повествовали об увлекательных приключениях на воздушном корабле. Землю изображали размытыми очертаниями – там не происходило ничего интересного.