Далекие берега. Навстречу судьбе - Ромэн Сарду

— Как можно ближе.

— У этого Джозефа Уайта, похоже, выработался иммунитет. Но если с твоими заключенными дело обстоит иначе, ты подвергаешь их опасности.

— Лучшее, что с ними может случиться, — это смерть.

— Убийство?

— Нет. Не убийство. Смерть от оспы, а это разные вещи.

Бэмбриджу было очень важно, чтобы Кастелл и Глэсби ни под каким предлогом не могли рассказать о его зверствах во время судебного процесса, возбужденного Оглеторпом. Он помнил, какой ужас испытывал архитектор перед этой болезнью.

Корбет получил за свою помощь деньги, и в ту же ночь Бэмбридж приказал перенести Кастелла и Глэсби в комнату больного.

Увидев гниющее лицо больного, Роберт Кастелл понял, что над ними нависла смертельная опасность.

Он завопил. Он умолял, чтобы ею вновь бросили в застенок. Его мольбы лились нескончаемым потоком. Казалось, ом был настолько убежден, что здесь расстанется с жизнью, что даже сообщники Бэмбриджа попытались уговорить управляющего смилостивиться. Жена Корбета и служанка Кэтрин Маккартни успокаивали архитектора. Навестить Кастелла пришел его прежний сосед Плантуа.

Шеннон не произнесла ни слова. Она молилась.

Они оба были истощены после долгого пребывания в цистерне. И очень скоро заразились оспой.

Сначала лихорадка, потом сыпь и, наконец, бред.

Роберту казалось, что он находится в просторном доме в Древнем Риме и поднимается по бесконечной лестнице. Он все время повторял:

— Еще одна ступенька. Еще одна…

Шеннон видела себя на сцене маленького театра Августуса Муира в банкетном зале дворца на Родерик-Парк, в пятилетием возрасте, в красном платьице, ноющей гимны на немецком языке. Ее красное платьице, лица гостей, звуки, запахи — все было подлинным, словно двадцать семь лет перестали существовать. Ей не удавалось расстаться с этим мгновением, она переживала его вновь и вновь, вновь и вновь…

Роберт заболел 4 декабря.

Умер он 12 декабря.

На следующий день Шеннон последовала за ним.

Во Флит приехал Джеймс Оглеторп в сопровождении Кена Гудрича.

Предыдущей ночью Мэри Кастелл и Филиппа известили о возвращении парламентария в Лондон.

Сын Шеннон рассматривал молодого тридцатидвухлетнего дворянина. Он видел в нем своего рода ангела-освободителя, каким был Рагель для Манассии. Высокий, стройный Оглеторп не забывал о военном искусстве, которому он обучался на полях сражений в Европе, когда служил адъютантом достопочтимого принца Евгения Савойского. У него были большие глаза, дугообразные густые брови, длинный прямой нос и маленький рот. Он был наследником великих фамилий. Его отец Теофилиус и дед Саттон, тоже жившие в Хаслемере, оставили свой след в истории Англии. Его мать Элеонору Оглеторп уважали и боялись из-за пылкого нрава. Не менее знаменитым был его двоюродный дед Уайт Оглеторп, который все свои силы отдал, защищая католическую Ирландию.

Оглеторп сказал несколько любезных слов мадам Кастелл и похвалил славного Гудрича, который не пожалел сил, чтобы поставить его в известность о положении Роберта.

Как член парламента, Оглеторп приказал, чтобы перед ним открыли ворота Флит.

Томас Бэмбридж поспешил встретить парламентария.

Без всяких предисловий Оглеторп заявил, что хочет видеть Роберта Кастелла и Шеннон Глэсби.

Жена Роберта и сын Шеннон увидели, что к ним несут два гроба.

Мэри Кастелл упала в обморок, а Филипп содрогнулся от боли.

Узнав об обстоятельствах их смерти, Джеймс Оглеторп пришел в ярость:

— Мы не остановимся на этом, Бэмбридж! Вы ответите за эти недопустимые смерти!

Оглеторп оглядел мрачный двор Флит.

— Я хочу все выяснить. Вы расскажете мне обо всем, что здесь происходит.

Управляющий улыбнулся. Находясь под покровительством Августуса Муира, он не обратил никакого внимания на угрозы молодого парламентария.

Но Бэмбридж поступил опрометчиво. Праведный гнев Оглеторпа разразился громом над всем королевством.

И даже достиг противоположного берега Атлантического океана.

Филипп Глэсби набросился на Бэмбриджа. И хотя мальчику было всего четырнадцать лет, понадобились усилия четырех здоровенных надзирателей и Оглеторпа, чтобы разжать руки, сжимавшие горло управляющего…

Челнок при бледном свете фонаря скользил по воде в сторону Массачусетс-бэй, к берегу, находящемуся на расстоянии в несколько десятков лье, на который не ступала нога ни индейца, ни англичанина.

День клонился к вечеру Подножье утеса, к которому пристал челнок, уже погрузилось во мрак. Помимо двух гребцов на берег высадились еще четыре человека.

Чарльз Бэтман в сопровождении Бобра, Скрипки и Индейца взобрался по базальтовой круче и попал в лагерь своих людей. Около тридцати ирландцев приветствовали возвращение Чарльза, выкрикивая его имя.

Двадцативосьмилетний герой, хозяин «Раппаханнока», носил треуголку и толстое шерстяное пальто, подпоясанное ремнем, на котором висели два легендарных пистолета и две сабли.

Бэтман сообщил о захвате крупнотоннажного китобойного суда в ледяных водах Мэна.

— Теперь мы наполним жиром бискайского кита триста бочек, — сказал он. — По десять фунтов за тонну!

Последнее плавание «Раппаханнока» перед зимней передышкой увенчалось героическим деянием. Люди подходили, чтобы пожать руку Бэтману и сказать несколько слов от себя лично. Многие говорили на гэльском языке, языке своею родного острова.

В этом временном лагере, окруженном голыми буками, возвышающимися над морем, стояли кругом небольшие палатки, многочисленные телеги и грузовая стрела, служившая для разгрузки добычи с борта «Раппаханнока».

На следующее утро нескончаемым потоком лодки направились в открытое море. При помощи грузовой стрелы на телеги была погружена не только разделанная китовая туша, о которой говорил Бэтман, но и сокровища двух французских фрегатов.

Через три дня, ближе к вечеру, в лагерь приехала карета. На всем ее пути были выставлены посты — пираты охраняли эти места.

Из кареты вышла Салли. Она была на седьмом месяце беременности. Чарльз с восхищением смотрел на нее. После отъезда из Лондондерри все эти восемь лет они провели на борту «Раппаханнока» и никогда еще не расставались на такой долгий срок. Чарльз Бэтман был в море три месяца, Салли в это время жила в Нью-Йорке у своих родителей.

— Мой отец не хотел меня отпускать! — сказала она. — Не сомневайся, Праща ни на минуту не оставлял меня.

Чарльз предпринял чрезвычайные меры предосторожности: Салли впервые забеременела.