От часа тьмы до рассвета - Вольфганг Хольбайн

Адвокат помотал головой, и я снова почувствовал, как во рту возникает вкус чистой желчи, как только я представил, каким образом профессор знакомил адвоката со своим проектом, как он прямо-таки предъявил ему безупречных светловолосых и голубоглазых детей — сервированными на подносе, расчлененными на части или замаринованными в вонючей жидкости на вечное хранение. И что было то, против чего не мог сопротивляться фон Тун? Мне вовсе не хотелось выяснять эта частности.

— И когда Краузе выискивал для него многообещающего ребенка, он приводил в движение все рычаги, чтобы привести его в Грайсфельден, — мечтательным голосом продолжал рассказывать старик. — Даже если это были дети рейха. И тогда мне приходилось вмешиваться, чтобы как-то обходить юридические тонкости. — Он выдавил из себя злую улыбку, но мне она показалась скорее самодовольной. — Вы даже представить себе не можете, на что способен клочок бумаги, на котором стоит штамп личного штаба рейхсфюрера СС. Наши старания никогда не проходили даром.

— А что происходило здесь с этими детьми? — Мне было тяжело следить за подробным изложением фон Туна. Отвращение, которое я чувствовал к тому немногому, что понимал, затрудняло мне полностью усваивать его воспоминания.

— Их привозили в Грайсфельден, — отвечал старик. — Помимо пансионата для матерей здесь была небольшая школа для особо одаренных детей. Материнский пансионат был лишь прикрытием — профессор Зэнгер создал его лишь для того, чтобы открыть впоследствии родильное отделение и отделение новорожденных. Но до этого пока руки не дошли…

— Что делали здесь с этими детьми? — повторил я. Я чувствовал, что близок к ответу на все вопросы. Наверное, ближе, чем мне бы хотелось. Что не имело никакого значения. Я все равно умру, и если уж мне суждено подохнуть здесь, я хотел бы узнать перед смертью всю правду.

Фон Тун холодно усмехнулся и поднял голову. Наши глаза встретились.

— Вы знали, что уже ваши дедушка и бабушка были здесь детьми? — ответил он вопросом на вопрос. — Адольф и Элизабет Горресберг. Я все еще хорошо помню обоих. Их привез Краузе. Вместе с ним мы придумали им новые имена. Вашу бабушку мы назвали урожденной Штюрмер. — Он гнусно улыбнулся. — Эта фамилия пришла нам на ум, потому что на письменном столе у Рихарда лежал очередной выпуск журнала «Штюрмер». Я помню это так, как будто это было вчера. Странно, не правда ли? Я часто во всех подробностях вспоминаю нечто, что происходило шестьдесят лет назад, а вот то, что было вчера, припоминаю с трудом.

Я растерянно смотрел на старика. Я просто не мог понять, каким образом фон Тун ухитряется в таком легкомысленно тоне говорить о своих преступлениях против человечности! Больше всего мне хотелось вскочить и сломать ему шею если не за то, что он сделал, то хотя бы за то, с каким извращенным цинизмом он об этом говорит. Но я боялся, что адвокат перестанет рассказывать о Грайсфельдене, если я обнаружу свою враждебность. Я хотел знать все. Я узнал уже много, может быть, слишком много для моей чувствительной души, но не то, что мне так хотелось узнать. Какая, черт возьми, моя роль во всей этой ужасной истории?

— А что насчет этого господина Мессинга? — спросил я.

Плавным жестом фон Тун провел ладонью по изборожденному морщинами лбу. Казалось, кожа при прикосновении прямо захрустит, но я ничего не услышал.

— Ах да, Мессинг… — ответил старик, качая головой. — Извините, кажется, я потерял нить своих рассуждений. Еврей Мессинг был основным звеном и отправной точкой нашего проекта «Прометей». Если он был с нами, то профессор Зэнгер мог быть уверен, что он всегда будет иметь поддержку Гиммлера и даже самого фюрера. Мессинг был одним из тех, кого в народе обычно называют ясновидящими. В самом начале войны он предсказал, что германский вермахт потерпит на Востоке сокрушительное поражение. А что еще было ждать от убежденного коммуниста… Досадно было то, что рассказ об этом был напечатан во многих польских газетах. И Мессинг превратился в символ надежды, после того как мы заняли Польшу. Поэтому за его голову было объявлено вознаграждение в двести тысяч рейхсмарок. По тем временам это была огромная сумма! И тем не менее мы долго ждали пока гестапо его выследило и доставило в штаб-квартиру.

Фон Тун снова на несколько мгновений замолчал, нахмурив лоб и глядя куда-то позади меня, как будто хотел получше сообразить, как ему сформулировать свои дальнейшие пояснения.

— Оттуда он исчез при невыясненных обстоятельствах, — неожиданно продолжил он. — Как будто бы он просто вышел погулять. Гестапо, СД и полиция напрасно пытались снова отыскать и арестовать его. По-моему, один из агентов полковника фон Гелена, шефа отдела Иностранных армий Востока, добыл новые сведения о Мессинге, — фон Тун запнулся. Потом он помогал головой. — Нет, я не вполне уверен. Может быть, это был агент СД, который состоял на службе у генерала Канариса, — вздохнул он, пожимая плечами. Я прикусил себе язык, чтобы не выдать себя и не сказать адвокату, что такие детали меня совершенно не интересуют. — Во всяком случае, верховное командование летом 1942 года получило известие, что Вольфу Григорьевичу Мессингу удалось пробиться в Россию. Там он снова стал заниматься ясновидением. Человек ничему не научился. Ему следовало бы знать, что в диктатурах лучше не выдавать себя за ясновидящего, даже тогда, когда являешься верным коммунистом.

Фон Тун сухо засмеялся, и это было похоже скорее на кашель.

— Ну да, Мессинга арестовал полковник НКВД — так тогда называлась спецслужба, которая потом превратилась в КГБ, — продолжал он. — Рассказывают, будто бы полковник сказал тогда, что ясновидящие нежелательны в Советском Союзе, потому что их вообще не бывает. Слава Мессинга была тогда уже так велика, что в дело вмешался сам Сталин и решил проверить талант Мессинга. А о том, что после этого произошло, независимо друг от друга оставили воспоминания два офицера НКВД. Мессинг пошел в банк и протянул кассиру листок, который он вырвал из ученической тетради, по которому этот кассир без какой-либо дополнительной проверки выплатил ему сто тысяч рублей. Этот работник наверняка находился под гипнозом или еще под каким-то воздействием Мессинга. Как только ему рассказали, что он принял какую-то писульку за чек, у несчастного случился сердечный приступ.

Фон Тун ухмыльнулся хулиганской улыбкой, как будто только что рассказал мне о какой-то смешной мальчишеской проделке. Потом он покачал головой.

— Сталин окончательно убедился в способностях Мессинга, когда тот немного позже беспрепятственно проник на строго охраняемую дачу, а все караульные и охранники при этом полагали, что перед ними был Лаврентий Берия, шеф НКВД, особое доверенное лицо Сталина, — продолжал старик. — Следует заметить, что Мессинг не имел ни малейшего внешнего сходства с Берия. После этого паранормальные способности Мессинга могли быть использованы спецслужбами. Но до сих пор не выяснено, что там происходило. Во всяком случае, в ставке фюрера эта история наделала много беспокойства. Такой человек мог бы быть непобедимым преступником. С того дня, как это сообщение поступило в ставку фюрера и в аппарат рейхсфюрера СС, исследователи проекта «Прометей» получили полную свободу действий. Но, к сожалению, гораздо проще придумать какое-нибудь чудо-оружие, нежели отыскивать детей с паранормальными способностями. А ведь это должны были быть обязательно дети, потому что их следовало воспитать в полном соответствии с духом национал-социализма, чтобы в будущем они могли быть надежными инструментами. Кроме того, по желанию Гиммлера, все дети должны были строго соответствовать арийскому типу. Они должны были стать истоком новой расы совершенных людей, так хотел рейхсфюрер.