Ветер забытых дорог - Юлия Тулянская

Но Адатта даже не оглянулся на них и пошел с площади прочь…

Вместо того чтобы идти к Итваре, Дайк вернулся домой. Услышав от него о неожиданном поступке Адатты, Гвендис встревожилась: «Ты теперь должен защитить его, верно?» «Сейчас пойду к Дварне Твердому, - обещал Дайк. - Скажу: не оставит парня в покое - я ему самому брошу вызов!..».

Сполох по-прежнему бывал у бродяг - обитателей потаенной землянки в зарослях. Огромный пес Серый верно ждал его в развалинах, встречая и провожая на охоту или рыбную ловлю. Сполох научил бродяг делать верши. До сих пор они ловили рыбу только в теплое время, с помощью бредня.

Тимена тоже подружился с Серым. Другие бродяги побаивались здоровенного пса, а Тимена однажды обхватил его за шею - и Серый только вздрогнул. Тимена уткнулся лицом ему в бок и долго сидел неподвижно, словно греясь. Пес смирно стоял, опустив голову.

Сполох подошел к ним и сел рядом.

– Все по Гроне убиваешься, да?

Тимена оторвал от Серого лицо и молча кивнул.

– Он постарше тебя был, говоришь? - спросил Сполох.

– На два года. Сейчас мне столько, сколько ему было тогда…

– А ты вспоминаешь его все время? - с участием продолжал Сполох.

– Я хожу на его могилу, хотя я знаю: он в могиле меня не слышит, ему все равно…

– Ну, ты мне расскажи про него, я тоже буду вспоминать вместе с тобой, - предложал тронутый Сполох. - Тебе тяжко… Вот как у нас в селах - тризну справляют. Умрет кто-нибудь, а соседи помогут похоронить, устроят все, как надо, положат в гроб образ хозяйки-путеводительницы, чтобы вывела его на светлую дорогу, - и уже легче. Спокойнее. А потом тризна: пироги, блины в память о нем…

– Какая хозяйка? - повернул голову Тимена. - Куда она выводит?

Сполох смутился:

– А это… потом расскажу. Сперва давай ты - про Грону. Какой он был?

Тимена замялся.

– Ну… волосы цветом, как у меня. Роста вот такого, - он встал, показав рукой на уровне своей головы.

– Стало быть, ты и ростом и лицом на него похож? Или не очень?

Тимена растерялся. Он хоть и видел свое отражение в воде, когда нагибался к ручью напиться, но никогда не всматривался нарочно.

– Не знаю… Его помню, как будто сейчас вижу, а себя - не помню, какой я. Я… пойду погляжу, - вдруг взволновался Тимена.

Ручей тек неподалеку от землянки бродяг. Он не замерзал на зиму. Тимена подошел и замер, склонившись над темной водой.

В ручье отражалось худое лицо с густым светлым пушком над верхней губой. Тимена приоткрыл рот, узнавая в своих чертах черты друга. Он медленно улыбнулся отражению, как будто это и правда был Грона, глядевший на него из-за грани смерти. Если бы Грона долго был болен, теперь он мог бы выглядеть так.

Тимена не отрывал взгляда от воды. Он смотрел на Грону там, внизу. Тимена увидел, что по щекам Гроны текут слезы. "Ты живой!.."

Только через миг Тимена понял, что плачет он сам. Живой Грона - его отражение. Тимена глубоко вздохнул, не вытирая слез, и сел на берегу, опустив руки. Он плакал долго, так, что успел ощутить, что замерз. Потом потряс головой и ощупал свое лицо. Как просто. Ему стало легко, и он засмеялся сквозь слезы. Он сможет видеть Грону каждый раз, когда будет видеть себя. Грона будет взрослеть и стареть вместе с ним. Как взрослел и старел бы сам, будь он жив. Значит, для Гроны будет идти время. Грона будет смотреть его глазами… Грона может жить в нем. Грона может жить, пока жив он сам.

Замкнутая в себе Сатра могла прокормить лишь ограниченное число жителей. Поэтому издавна повелось: каждую зиму небожители старались избавляться от лишних ртов.

Невольники в Сатре не заключали браков, они плодились, как звери, когда хотели. Из-за этого в иные годы их становилось больше, чем нужно для возделывания скудных полей хозяев и нехитрой домашней работы. Если бы свободные время от времени не убивали их, Сатру постиг бы жестокий голод.

Порой от необходимости браться за мечи небожителей избавлял мор: рабы умирали сами, и даже больше, чем хотелось бы хозяевам. Зато иной раз их численность становилась для Сатры непосильной, и к лишним причислялись не только дети, старики и больные, но даже здоровые и сильные работники.

Каждый землевладелец мог уничтожить своих лишних самостоятельно. Некоторые так и делали, поджигая их в запертом сарае или любым другим способом, каким сподручней. Но большинство предпочитало обращаться к тиресам. Обычай позволял это даже тем небожителям, которые не считались ничьими «верными». Тирес брал названный дом на заметку. К концу зимы, когда у вождей накапливалось достаточно просьб, объявлялась «неделя очищения».

В течение недели тиресы с вооруженными «верными» отправлялись в обход домов по всей Сатре. Хозяин иногда заранее отделял тех рабов, которых считал лишними, загонял в сарай или в яму. Иногда он просто указывал на них, когда в его дом стучались «очистители».

Сами рабы относились к этому как к обычному бедствию, вроде поветрия. Случалось, матери в безумии кидались на воинов, пытаясь защитить детей, но их отшвыривали и отнимали ребенка. Бежать от «очистителей» рабы почти никогда не пытались, понимая, что, скорее всего, их будут искать и поймают, а еще больше боясь, что в будущем, когда явится Жертва и воскресит мертвых, они окажутся недостойны съесть частицу его тела и обрести сияние. Кроме того, даже рабы издавна привыкли к мысли, что Сатре всех не прокормить, и иначе невозможно…

Итвара сидел у Эйонны за кубком подогретого вина. Приближалась «очистительная неделя». Еще немного, и по всей Сатре будет стоять лязг мечей, вопли детей и их матерей, плач, а потом трупы стащат на старое пепелище за городом - сжигать.

Почти всех небожителей угнетало приближение резни. Утешительница часто просыпалась по ночам в слезах. И сейчас она готова была заплакать. Взяв кубок из рук Итвары (они вдвоем пили из одного) утешительница сделала большой глоток и с трудом подавила слезы.

– До чего мы дошли, - повторил Итвара несколько раз. - Небесный народ. Впрочем, падший, - медленно сказал он. - Когда-то, в эпоху своей славы, наши предки убивали людей… И воины, которые это делали, тоже назывались «очистители». Может быть, наша беда в том и есть, что мы начали с этого - и теперь заканчиваем вот чем. По крайней мере, по словам Дэвы, так считал Дасава Санейяти.

Итвара махнул рукой и опустил голову на руки. Эйонна села рядом с ним, обняла, одной рукой тихо перебирая его рыжеватые волосы.

– Переживем, - ласково сказала она, сама собираясь с силами.

Вернувшись от Эйонны, Итвара застал у себя дома Дайка. Они уже давно договорились, что Сияющий может читать у него в хранилище, сколько захочет. Итвара и рассказал Дайку о предстоящей "неделе очищения".

Тесайя Милосердный повесил голову, мягкий подбородок уткнулся в грудь, полные губы чуть приоткрылись. Руки были расслабленно сложены на животе, длинные пальцы унизаны перстнями. Вокруг горели светильники. Тирес сидел на скамье, облокотившись на подушки. Золотой венец на его длинных распущенных волосах играл бликами света.