Империя Вечности - Энтони О'Нил

Зловещая тишина.

— Слышишь меня? — выкрикнул Бонапарт. — А может, еще сомневаешься? Или трепещешь перед моим величием? Что, язык проглотил от страха?

Тут он открыл глаза, отчаянно заморгал, окинул комнату взглядом — и наконец обнаружил нарушителя своего спокойствия. Но совсем не того, кого ожидал.

— Я нашел его, сир, — пролепетал в замешательстве паж по имени Луи Сен-Дени, протягивая Наполеону платье для коронации, пышное императорское облачение, на поиски которого был послан пару часов назад.

На следующий день, первого июня тысяча восемьсот пятнадцатого года, под грохот церемониальных пушек Наполеон торжественно проследовал от ворот Тюильри до вершины Монмартра. В последний раз император в одеждах великого Цезаря появился перед двухсоттысячной толпой, собравшейся на Марсовом поле.

— Клянетесь ли вы, если нужно, сложить свои головы ради блага всей нации? Клянетесь ли умереть, но не дать иноземцам вторгнуться и диктовать нам свои законы?

— Смерть врагам Франции! — взревели солдаты. — Vive l'Empereur! Vive la liberté![73]

Оставалось еще семнадцать дней до Ватерлоо.

Четыре месяца спустя Наполеон поднимет подзорную трубу, чтобы оглядеть бесприютные скалы Святой Елены. И с тоской пробормочет:

— Уж лучше бы мне остаться в Египте.

И вдруг, за каких-нибудь тридцать минут, жизнь Ринда резко переменилась.

Его труду по археологии — можно сказать, незаконнорожденному, но взращенному с нежностью ребенку — недоставало лишь окончательной редакции и личных наблюдений; что же касается отъезда в Египет, оставалось только получить официальное подтверждение. Сэр Гарднер обрушил на молодого человека безудержный поток сведений, правда, почти все они относились к практической стороне путешествия и научных исследований. Поэтому, когда события — при самых неожиданных обстоятельствах — приняли крутой поворот, для Ринда было бы вполне простительно в самую неподходящую минуту утратить хладнокровие. Однако, к стыду своему, шотландец уже настолько свыкся с навязанной ему ролью, что научился владеть собой даже в тех случаях, когда его заставали врасплох.

Это произошло в один приятный летний вторник. Сэр Гарднер, отпустивший кухарку на поминки, сам хлопотал у плиты, поджаривая так называемый «омлет по-фивски» из доброй дюжины яиц от соседских голубей.

— Благодарю, но я этого есть не стану! — упрямо заявила Каролина Лукас и сморщила нос.

— Вы же проголодаетесь.

— Ничего, мне полезно.

— Знаете, чтобы составить мнение, нужно сначала попробовать.

— Некоторые вещи, — парировала гостья, — и пробовать незачем.

Сэр Гарднер усмехнулся.

— Вообще-то, это для нашего Алекса. Ему пора привыкать к подобной пище: что, если поблизости не окажется продуктового рынка?

Шотландец сидел поодаль и делал вид, будто поглощен изучением арабского разговорника из «Руководства для путешественников». Стоило сэру Гарднеру и Каролине затеять шутливую перепалку, как он спешил удалиться с поля боя, чтобы не вмешиваться. Несмотря на все различия между ними, эти двое смотрелись на удивление гармонично, словно верные партнеры по фехтованию; насмешники упивались игрой, усердно избегая намеков на влюбленность. Вероятно, ее и не было, в том безумном смысле, какой обычно придают этому слову. Зато между ними возникло нечто более долговечное, утвержденное на неизбывной нежности и солнечном настроении, которыми двое людей, свободных от общественного давления и глупых предрассудков, одаривали друг друга, не заботясь о том, как их поймут окружающие.

Каролина повернулась к Ринду.

— Алекс, а вы увидите Фивы?

Тот пожал плечами.

— Я пока что ни в чем не уверен.

Гостья с обожанием посмотрела на своего кавалера.

— Представляете, сэр Гарднер жил прямо среди гробниц. Он даже спал, как мумия.

— Думаю, — сказал археолог, — что гробница великого визиря при Тутмосе Третьем по-прежнему в неплохом состоянии. И если понадобится, готова принять на ночлег нового постояльца. А не только новую стайку голубей.

Шотландец кивнул.

— С удовольствием загляну, если окажусь в тех краях.

— Не сомневайтесь, окажетесь. И по-моему, даже гораздо дальше… — Помешивая омлет, сэр Гарднер проницательно взглянул на Ринда. — Вы же охотитесь за «красным человеком», я прав?

Тот, к кому он обращался, не вздрогнул, не побледнел и, в общем, никак не выразил изумления. Разве что не удержался и сжал губы.

— «Красный человек»?..

Хозяин дома продолжал помешивать еду.

— …Кажется, я что-то такое слышал.

— Слышали? — покосился на него сэр Гарднер. — Навряд ли. Я так называю портреты древних египтян. Красный с давних пор считается самым естественным цветом для человека.

— А, — протянул Ринд, сделав над собой усилие, чтобы не залиться краской в подтверждение последних слов собеседника. — Я-то думал… думал, что вы имели в виду «красного человека» Наполеона… Пророка под маской… l'Homme Rouge.

Сэр Гарднер поднял бровь.

— Ну, мистика, с которым он повстречался в Египте. Его еще упоминали Скотт и Бальзак.

— Мальчик мой, — улыбнулся археолог, переворачивая омлет, — эти джентльмены славились богатой фантазией. Нет, я говорю о фигурах, изображенных на стенах египетских зданий. Вот истинное сокровище, от которого замирает сердце. Между прочим, египтяне считали красный цветом самой жизни.

— Подобно грекам и ассирийцам, — вставила Каролина. — И прочим народам древности.

— Моя милая розочка, — просиял сэр Гарднер, — как и я, без ума от красок.

— О, краски, — подхватила та, — пища для взгляда!

— Согласен, — с радостью поддакнул археолог и встряхнул сковородку. — Да, но я что-то не помню, — прибавил он, переводя глаза на свою подругу, — угощалась ли ты моим зонтиком?

— Тот самый зонтик? Боже, я думала, это миф.

— Тогда и я тоже миф, — рассмеялся сэр Гарднер и повернулся к Ринду. — Он в кабинете; Алекс, вы не могли бы его принести?

— Из вашего кабинета?

Молодой человек и на этот раз поборол изумление. В последнее время комната отпиралась так редко, что и сам хозяин почти не ходил туда, словно смущаясь ее неприкосновенностью.

Однако теперь сэр Гарднер вел себя как ни в чем не бывало.

— Держите… — проговорил он, шаря свободной рукой в кармане. — Вы же знаете, где он лежит?

— Я помню.