Щит дьявола - Лео Кесслер

— Что ты, думаешь, нам нужно? — с презрением бросил низенький американец, уже не прибегая к немецкому. — Потрахаться с тобой, краутская сучка! — Он попытался схватить ее за грудь, но она отшатнулась назад к стене.

— Хватит валять дурака и играть с ней, Бенни, — промолвил Эл. по-прежнему не сводя глаз с девушки. — Приступай прямо к делу. Какого черта ты тянешь?

— Я говорю тебе, Эл, она вся горит от предвкушения встречи со мной, — хохотнул Бенни и сделал глоток шнапса из бутылки. — Ну что ж, детка, ты слышала, что я сказал, — у нас не так много времени. — С этими словами он резко шагнул к женщине. Эльке почувствовала, как его руки вцепились в ее одежду. Она опять отшатнулась и услышана треск разрываемой ткани. Бенни остался стоять с куском ее платья в руке. Она оказалась полуголой. Ладонями Эльке попыталась прикрыть свои неожиданно открывшиеся груди. Глаза Эла вспыхнули, созерцая такую красоту.

— А ну-ка. Венни, отойди! Не путайся под ногами! — похрипел он и шагнул к женщине, отталкивая в сторону своего низкорослого товарища. Схватив одежду Эльке Симоне, он сорвал ее, полностью обнажив великолепное тело женщины.

— Горячая штучка! — произнес в восхищении Бенни. — На ней даже нет нижнего белья!

Эл попытался обхватить немку своими большими длинными руками. Она взвизгнула и отступила обратно; зацепившись за кровать, она упала навзничь. Ее длинные ноги взметнулись в воздух.

— Держи ее за руки, ты, вонючий идиот, — похрипел Эл, свирепо вращая глазами. Его лицо все покраснело от прилива крови. — Говорю тебе, кретин, держи ее за руки!

Бенни, отбросив бутылку с недопитым шнапсом, схватил извивающуюся Эльке за руки.

— Нет! — вскрикнула она. — Я прошу вас… пожалуйста… нет, нет!

Но два солдата не обращали никакого внимания на ее жалобные крики. Пока Бенни крепко держал Эльке Симоне за руки, Эл лихорадочно расстегивал ремень. Расстегнув его, он сбросил на пол свои заляпанные грязью штаны, затем сорвал с себя трусы армейского образца.

— Ну что ж, красотка, — задыхаясь от вожделения, промолвил он, — сейчас ты станешь моей. Попробуй-ка, подойдет ли тебе размер моего члена, чертова сучка!

* * *

Эльке медленно протянула руку, чтобы достать опасную бритву, оставшуюся ей в наследство от покойного отца. Она ощущала страшную боль и усталость. Ей казалось, словно каждая косточка ее тела была сломана или разможжена. Протягивая руку за бритвой, она увидела отражение своего распухшего расцарапанного лица в маленьком зеркальце. Это было такое трагически-душераздирающее зрелище, что Эльке, не выдержав, отвернулась. Ее голова упала на кровать. Она застыла, а перед ее глазами вновь и вновь проходили страшные картины того, как два американских солдата мучили ее и издевались над ней и ее телом.

Девушка медленно раскрыла опасную бритву и внимательно осмотрела ее блестящее лезвие. Снаружи вновь загрохотали артиллерийские орудия. Однако все внимание Эльке было приковано лишь к небольшому стальному лезвию, которое сверкало в колеблющемся пламени свечи. Она проверила его остроту влажным большим пальцем — точно так же, как когда-то это делал ее отец. Все было в порядке — лезвие было исключительно острое.

Подвал, в котором она лежала, начал содрогаться от разрывов артиллерийских снарядов. Выдохнув, Эльке Симоне решительно провела лезвием бритвы по запястью своей левой руки. Она почти не почувствовала боли. Несколько секунд ничего не происходило. Она разочарованно уставилась на глубокий порез на левом запястье. Но затем он окрасился красным, и Эльке облизала пересохшие губы. Кровь закапала из пореза на пол — не очень быстро, но непрерывно. Это была ее собственная, густо-красная кровь. Она завороженно глядела на струйку. Вскоре кровью пропиталась и та часть одеяла, где покоилась ее левая рука. Эльке торопливо перерезала вены на правом запястье. На этот раз она ощутила заметную боль. Но зато и кровь хлынула из раны гораздо быстрее. Несколько капель даже попали ей на колени.

Со вздохом облегчения женщина откинулась на кровать и закрыла глаза. По мере того, как кровь вытекала из нее, пропитывая одеяло и капая вниз на брошенную под кровать плитку американского шоколада «Херши», она почувствовала себя счастливой. Все ее страдания должны были наконец-то остаться в прошлом.

* * *

Матц с трудом проковылял по обломкам стекла, усеявшим пол, и распахнул дверь в палату Шульце. Открыв дверь, он поднял в воздух свою деревянную ногу и громко перднул, по старой привычке приветствуя таким образом своего дружка.

— Ну, здорово, старый жеребец, — пророкотал Матц, не обращая внимания на двух других пациентов. — Рад видеть меня?

Шульце лежал на кровати. Его лицо было бледным, а раненная рука была поднята высоко над головой. Здоровой рукой он схватился за горло, показывая, что задыхается.

— Черт побери тебя, Матц, ты что же, хочешь устроить мне здесь газовую камеру, ты, маленький грязный извращенец?

Матц пропустил замечание приятеля мимо ушей и плюхнулся на его койку.

— Ну и где же твои шлюхи, Шульци? — громко спросил он, сдвигая шлем на затылок. — Я был бы не прочь позабавиться с парочкой девиц сегодня ночью. Да, вам, раненым, тут раздолье — лежите себе, как раскормленные коровы, и только и знаете, что попердываете да ублажаете себя своей собственной пятерней под одеялом. А нам приходится отдуваться за вас на фронте. — Он перевел дыхание и кивнул в сторону двух неподвижных фигур на соседних койках:

— Кто они, Шульце?

Гауптшарфюрер покачал головой:

— Не знаю. Я называю одного «легкие», а другого — «кишки». Тому, кто лежит справа, прострелили легкие, а тому, кто слева, — живот и кишки. Местные эскулапы заверили меня, что и тот, и другой должны загнуться в течение ближайших суток.

— Да, им не позавидуешь. — Матц невольно отвел глаза от двух забинтованных фигур. — А как дела у тебя? Тебя-то хоть собираются комиссовать и отправить на заслуженный отдых? Или это случится только тогда, когда ты начнешь смотреть на картошку из-под земли?

— Похоже на то, — кивнул Шульце. — Нет, мне не повезло, Матц. Никто не собирается ни комиссовать меня, ни отправлять на заслуженную пенсию. Этот проклятый мясник Диденхофен уже вынес свой вердикт: не позднее чем через две недели я вновь встану в строй. — Он покачал головой: — Тебе надо было побольше поработать в моей ране своим кинжалом. Может быть, тогда бы я остался без руки и смог бы закончить свою жизнь в должности однорукого привратника в одном из шикарных заведений на Хербертштрассе[61].

— Ну да, — протянул Матц. — Представляю себе это… Но только тогда бы ты наверняка проводил гораздо больше времени наверху, развлекаясь с тамошними дамочками на упругих матрасах, а не внизу, открывая и закрывая двери.

Раненый, которого Шульце знал под именем «легкие», глухо простонал.