Горгулья - Эндрю Дэвидсон

Марианн Энгел достала из багажника небольшую кожаную сумку и за руку подвела меня к границе дороги и скал. Здесь я увидел первое подтверждение аварии. На дне овражка до сих пор остался выжженный участок, черный кружок, словно точка в конце этого предложения, прямо у ручья, что спас мне жизнь.

Мимо проносились автомобили, и водители удивлялись, что это мы рассматриваем.

— Пойдем вниз, — предложила Марианн Энгел и повела меня за ограждение.

Бугаца мчалась впереди, прокладывая путь и для нас. И вдруг сбоку мелькнул осколок красного пластика — разбитая фара от машины. Моей машины. Внутри все сжалось.

Мы пробирались вниз, я неуверенно нащупывал на каменистой почве, куда ступить ортопедическим ботинком, но с трудом удерживал равновесие. Пытался заставить собственные ноги слушаться, как до аварии, однако ничего не получалось: восстановленное колено было слишком хлипким.

Я пожаловался Марианн Энгел: мол, мне не спуститься, — но она не слушала. Встала прямо передо мной на склоне овражка, покрепче уперлась ногами, подставила мне плечо — держаться. С такой устойчивой опорой я сумел сойти по склону, даже не поскользнувшись.

Мы достигли опаленного участка, и я заметил, что и здесь уже проросло несколько травинок. «Когда-нибудь здесь все зазеленеет, оживет», — подумалось мне.

— Что такое? — спросила Марианн Энгел.

— Ничего, — отозвался я. — Просто не ожидал, что вернусь сюда, вот и все.

— Возвращаться туда, где страдал, хорошо.

— Ты не права. — Я все это помнил: вспаханную траву; взбесившуюся рулевую колонку; шипение двигателя; вращение колес в воздухе; голубую вспышку на крыше машины; языки пламени; запах паленых волос; лопающуюся пузырями кожу. Я помнил все, что превратило меня из человека, из мужчины — в это.

— Можешь не соглашаться. Но стать собой, забыв о собственных несчастьях, нельзя. — Марианн Энгел открыла сумку, достала железный подсвечник, якобы сделанный Франческой вставила свечу в зияющее отверстие. Протянула мне коробок спичек. — А еще в этом году нужно отпраздновать твое спасение.

Я возразил: сейчас еще не годовщина; конечно, авария случилась на Страстную пятницу, но ведь праздник каждый год выпадает на разные числа.

— Не стоит так буквально воспринимать время. — Марианн Энгел чмокнула меня в плексигласовый лоб. — Что значит один-единственный день в бескрайней вечности?

— А мне казалось, каждый день важен, — заметил я. — Особенно те дни, когда едва не умер.

Наверное, мои слова прозвучали бы более трагично, но именно в тот момент позади нас в воздухе подпрыгнула Бугаца и щелкнула зубами, пытаясь поймать жужжащую мошку.

— Но ты ведь не умер, — возразила Марианн Энгел. — Скажи, ты хорошо жил до аварии?

— Не особенно.

— Тогда пора воспользоваться возможностью начать все по новой.

Она искренне верила, что я начинаю все сначала… А может, так и было; так, да не совсем. Я устыдился при мысли о том, на что трачу наличность с кредитки, которую открыла для меня Джек.

Несколько дней спустя, когда Марианн Энгел покинула свою крепость, чтобы погулять с Бугацей, я решил продолжить начатое раньше тайное дело. Надел поверх компрессионного костюма длинный серый плащ, снял маску и растяжитель для губ, хотя этого делать и не полагалось. Нацепил шляпу и темные очки, руками в перчатках, точно преступник, поднял повыше воротник, и из зеркала на меня взглянул весьма гротескный извращенец. Пожалуй, идеально, учитывая, куда я собрался.

— В ближайший секс-шоп. — Голос мой скрипнул, как ржавый двигатель; таксист сквозь зеркало заднего вида окинул пассажира изучающим взглядом.

Кажется, он сомневался, стоит ли везти странного человека-невидимку на подобную экскурсию, однако при виде кредитной карточки все сомнения развеялись. Он завел машину, и мы проехали мимо церкви Святого Романа — у входа отец Шенаган как раз менял пластиковую табличку на новую: «Что для вас Страстная пятница?»

Мы подъехали к «Бархатному дворцу XXX», и я попросил таксиста подождать. Он кивнул — памятуя о том, как неуклюже я грузился в автомобиль, уже понял, что далеко не убегу. Я вошел в магазин как будто в дом родной. Здесь так знакомо пахло кожей, латексом и лубрикантами… Справа от входа расположилась коллекция анальных щупов и гигантских резиновых членов, слева были развешаны наряды французских горничных и японских школьниц в ассортименте. По стенам красовались журналы, но меня интересовали видеофильмы в глубине магазина. Я стал просматривать обложки и вскоре заметил один из собственных фильмов: «Доктора! Доктора!» (Всегда считал, что это очень забавный фильмец.) Я выложил диск на прилавок перед лысеющим очкастым продавцом.

— Прекрасный выбор, — заявил продавец самым скучным тоном.

Вернувшись к себе в башню, я поставил диск в проигрыватель. Экран озарился теплым голубоватом светом, затем появилась эмблема бывшей моей кинокомпании. Сюжет, как в большинстве порнушек, оставлял желать лучшего и был непонятен даже мне самому — сценаристу, актеру, режиссеру и продюсеру. Фильм начинался с того, что некая девушка, Анни, приходит на медосмотр. Запутавшись в завязках больничного халата, она просит медсестру помочь, и, как положено, между ними случается жаркий лесбийский секс. Врач (я) застает это буйство и, ничуть не заботясь об этических соображениях или венерических заболеваниях, решает прописать для Анни в качестве лечения анальный секс без презерватива.

Мне вспомнился день съемок. Мы заказали еду из китайской лавки Сун Ли по соседству, но разносчик припозднился. Бойс Берджесс был тогда оператором, а Ирдман Диксон — звукорежиссером, и, хотя снимали мы в час дня, Ирдман успел напиться. Мне, как режиссеру, следовало сделать ему выговор, но я сам перебрал кокаина. Если будете внимательно смотреть фильм, заметите, что на шее у меня, в вырезе халата, подпрыгивает золотая ложечка, особенно когда я охаживаю Анни сзади, прямо в смотровом кабинете.

Оттого что Ирдман был пьян, звук получился особенно плохо и порой вообще нельзя было ничего понять. Кое-какие слова прорывались, несмотря на помехи: что-то на тему «измерить Анни температуру большим и толстым градусником». Пожалуй, даже к лучшему, что большая часть разговоров не подлежала расшифровке.

К несчастью, первые кадры в фильме — лучшие. Дальше все становится еще нелепее и курьезнее. Среди моих любовниц появляется некая дама-психиатр и всю дорогу лепечет о том, как я враждебно отношусь к женщинам, а я луплю ее по попе. Тем временем Анни превращается в страдающую ипохондрией нимфоманку, уверенную, что от аллергии на кошек лучше всего помогает щедрая доза пениса.

Это было бы даже забавно, если бы не мой внешний вид. Волосы мои развевались от каждого движения таза, кожа красиво поблескивала от капелек пота на шее и груди. Мускулы играли на руках, а я все наяривал по глупой заднице любовницы и двигался вперед-назад, вперед-назад… Губы на экране и без растяжителя сложились в улыбку, лицо напряглось в предчувствии оргазма…