Роковое сходство - Патриция Гэфни

* * *

– Хлебнуть не хочешь?

– Спасибо, – поблагодарил Броуди, взяв фляжку в кожаном футляре, которую протягивал ему Нил Воган.

Он запрокинул фляжку и сделал щедрый глоток, продолжая одним глазом настороженно коситься на двух женщин, идущих впереди. Вечер был туманный, но теплый; они решили отослать карету и прогуляться до дому пешком. Анна была очень молчалива и, казалось даже не слушала многословных излияний своей болтливой кузины.

Отхлебнув виски, Броуди ощутил его бодрящее действие – как раз то, что требовалось, чтобы встряхнуться и прийти в себя, но ему полегчало совсем ненадолго. Как только согревающее тепло разлилось по телу, он опять начал думать о ней. Вспоминать, каково это было – прикасаться к ней и волновать ее, а самому страдать от мучительной смеси возбуждения и угрызений совести.

Наверное, ему бы следовало просить у нее прощения, и не только за свое сегодняшнее поведение, а за все сразу. В конце концов, последние два месяца он только и делал, что пытался ее соблазнить – это стало для него навязчивой идеей, единственной целью в жизни. Однако, хотя Броуди числил за собой множество грехов, лицемерие в их число не входило. Он не смог бы сказать, что сожалеет. Это было бы неправдой, лживые слова застряли бы у него в горле. Если уж быть честным, пришлось бы признать, что хотя ему очень стыдно, будь у него еще один шанс, он опять сделал бы то же самое.

Да, похоже, он был просто не способен держать руки от нее подальше. Отчасти, вероятно, его поведение объяснялось ее благовоспитанностью, строгостью манер, свойственных настоящей благородной даме. Броуди получал истинное наслаждение всякий раз, когда ему удавалось заставить ее позабыть о своих аристократических замашках. Но дело было не только в этом, хотя ему страшно нравилось ощущать свою власть над ней. Подлинная причина – как ни странно было это признавать – заключалась в обратном: в ее власти над ним. Он нуждался в ней. Ему хотелось смягчить ее, добиться ее одобрения, завоевать ее привязанность, заставить ее полюбить. Без нее он чувствовал себя неуравновешенным, выбитым из колеи. Ему нужна была ее сила.

– Послушай, Ник, ты не одолжишь мне двадцатку?

– Что? О да, разумеется.

Броуди вытащил бумажник и передал Нилу две ассигнации по десять фунтов. Ему до сих пор было в диковинку видеть столько денег сразу.

– Этого довольно?

– Вполне. Большое спасибо, это только до конца месяца. Первого числа я верну.

– Можешь не спешить, все в порядке. – Просьба показалась Броуди странной: Анна говорила, что Нил не нуждается в деньгах. Он был родом откуда-то из Норфолка, из богатой семьи, и больше о нем никто ничего не знал. Он не работал, в Ливерпуле появился в конце прошлого года, завел несколько знакомств, да так и остался жить здесь за неимением других занятий. Время от времени Нил куда-то пропадал, но всегда возвращался с целым ворохом историй о жизни большого света в Лондоне, Брайтоне или Аскоте.

Мужчины заметили, что Дженни остановилась, поджидая, пока они ее нагонят. Когда они поравнялись с ней, она взяла их обоих под руки и пошла посередке между Броуди и Нилом, весело смеясь, кокетливо потряхивая локонами и увлеченно рассказывая какую-то смешную историю, которую Броуди целиком пропустил мимо ушей. Взмахивая зонтиком, как косой, Анна шла впереди одна – маленькая, решительная и одинокая. «Интересно, о чем она думает?» – спросил себя Броуди. И какими словами ему теперь оправдываться, чтобы снова сделать ее своим другом?

Несмотря ни на что, они все-таки стали друзьями. Вернее, время от времени становились единомышленниками. Невероятное приключение, в которое они оказались вовлечены, сделало их своего рода союзниками, но этим дело не ограничивалось. У Броуди не раз возникала твердая уверенность, что Анна выручает его из неловкого положения, оберегает от ошибок и ложных шагов не только ради осуществления планов Дитца, а просто потому, что она слишком добра и великодушна, чтобы желать унижения и позора кому бы то ни было даже такому, как он. Хотя он поступает с ней по-скотски.

Он заметил, что Анна, опередившая их на полквартала, остановилась под огромным тенистым платаном рядом с газовым фонарем. Она прислонилась к дереву, поджидая их.

– Это место мы называем «бивак Анны», – в ту же минуту сообщила Дженни, все еще держа обоих мужчин под руки.

– Как-как? – переспросил Нил.

– Бивак. Ну, значит, привал. Объясни ему, Ник.

– Лучше ты, – быстро сказал Броуди.

– Анна всегда тут останавливается, чтобы отдышаться, – услужливо пояснила Дженни. – У нее слабые легкие. Она провела в постели практически все свое детство. Доктора говорят, что теперь ей лучше, но никто не знает наверняка, здорова она или нет. Ник? В чем дело?

Броуди и сам не заметил, как остановился. Когда Дженни потянула его за руку, с любопытством заглядывая в лицо, он покорно двинулся вперед, но так и не произнес ни слова, пока они не добрались до «бивака Анны». Он взял ее под руку и сказал остальным, чтобы шли вперед. Они повиновались, хотя Анна начала возражать. Броуди схватил ее вторую руку и склонился над ней, не давая прохода.

– Почему ты мне ничего не сказала? – прошептал он, привлекая ее к себе.

– О чем?

– О том, что у тебя слабое здоровье!

Анна уставилась на него в недоумении.

– Я вполне здорова.

Гнев душил Броуди: ему хотелось свернуть ей шею, но он немного поостыл, сообразив, что сердится не на нее, а на себя самого. Наконец он ослабил захват, но так и не отпустил ее.

– Дженни мне только что рассказала.

– Что она рассказала?

– О твоей болезни. Она сказала, что обычно ты отдыхаешь под этим деревом по пути…

– Ах вот в чем дело! – Анна покачала головой, давая понять, что говорить не о чем. – Все это пустяки. Я вполне здорова.

Светлые глаза Броуди так яростно сверкали в тусклом желтом свете уличного фонаря, его красивое лицо показалось Анне таким разгневанным и встревоженным, что ей захотелось его успокоить.

– Что с тобой произошло? – с нежностью и тревогой посмотрел он на нее.

Анна никогда об этом не рассказывала и теперь постаралась изложить все как можно короче.

– Когда мне было четыре года, в нашем доме случился пожар. Моя мать погибла и двое слуг тоже. Я наглоталась дыма, мои легкие пострадали. Я… у меня не было обычного детства, как у всех. Но я поправилась, и теперь со мной все в порядке. Честное слово.

Броуди вспомнил, что сказала Дженни: никто не знает наверняка, здорова Анна или нет. «Вполне возможно, – подумал он, – что сама она просто искренне заблуждается, считая себя здоровой». Когда она попыталась высвободиться, он не стал ее удерживать. Анна опять прислонилась к стволу дерева, глядя на него своим вечно серьезным, немного печальным взглядом. В груди у него поселилась невыносимая тяжесть, как будто его собственные легкие заболели из солидарности.