Кружево Парижа - Джорджиа Кауфман

– Я смотрю, вам нравятся настоящие мужчины. Вам по вкусу черный нефритовый жезл.

Он пристально посмотрел на меня.

Он словно дал мне пощечину. Моя недоверчивость оправдалась в одно мгновение, но я держала язык за зубами. Этот человек был опасен.

Бизнес научил меня одному правилу: дождись, когда враг выложит карты на стол, не раскрывая своих.

Несмотря на кипящую во мне ярость, я сумела сдержаться и в ответ на его похотливый взор окинула его безразличным взглядом.

– Знаете, как хорошо слышны в ночи звуки? – небрежно спросил он, поглаживая кремовую обивку. – По звукам, которые вы издаете, я догадываюсь, что он с вами делает.

Он слегка шлепнул по дивану рукой.

– Со мной была бы совсем другая музыка.

Я бросила между нами газету.

– Что нравится мне – не ваше дело, но Граса моя. Я думала, что вы ее любите.

– Конечно. Но сейчас речь не о любви, а о наслаждении. Просто подумал, раз мы одни, я предложил бы вам новые удовольствия.

И ухмыльнулся, оскалив зубы.

Я получила то, что хотела: прямое предложение, доказательство, что он ей не пара.

– Уходите! – бросила я. – Граса заслуживает лучшего.

– Конечно, извините. Я ее никогда не обижу, – ответил он, и в голос его вернулось прежнее подобострастие.

Он вскочил, но потом продолжил совершенно другим тоном:

– И не прощу никого, кто ее обидит.

Он шагнул ко мне и навис, глядя с той же злой ухмылкой, которая появлялась у него на лице, когда он замечал, как ласкает меня Иззи.

– Надеюсь, вы поняли меня, сеньора. Меня нельзя недооценивать.

Он повернулся на выход и добавил:

– Не расстраивайте Грасу, и я не расстрою Иззи.

Через три дня, пока Иззи спал, я спустилась к завтраку. Луиса не было видно. После нашего разговора я больше его не видела. Граса сказала, что он на работе, но мне было неясно, чем он занимается. Он как-то упоминал, что работает официантом, но я никогда не слышала от него названия ресторана.

– Сеньора, у меня новость, – сообщила Граса, и что-то в ее голосе заставило меня оторваться от газеты на столе. – Месячные задерживаются. На две недели. Наверное, я беременна.

Она нетерпеливо ожидала моей реакции. Несмотря на улыбку, у меня дрогнуло сердце. Теперь она связана с этим шакалом навсегда.

– Ну и чудесно, Граса. Просто чудесно, – ответила я. – Луис, наверное, доволен?

– Ой, он пока не знает. Прежде чем ему сообщать, я хочу удостовериться.

В то же утро, после сорока пяти минут ожидания в оранжевых бархатных креслах в приемной гинеколога, где мы наблюдали за тропическими рыбками в аквариуме, врач переложил бумаги на полированном столе красного дерева:

– Миссис Дюмаре, подтверждаю, что мисс Мендес ждет ребенка.

Если бы он не смотрел на свои бумаги, то увидел бы улыбку на лице Грасы.

– Я предполагаю, что вы, возможно, хотите избавиться от… неудобства?

Он долго подбирал последнее слово, после чего взглянул на меня.

У меня в жизни бывали времена, когда я не знала, что сказать, как и сейчас. Я даже не сразу разобрала, о чем это он, а вот Граса поняла.

Она сразу вскочила и перекрестилась.

– Graças a Deus[37], доктор Браун, – холодно заявила она, – до сих пор я думала, что вы грубиян, но теперь вижу, что вы расист. Пойдем, Роза, пойдем отсюда.

Она развернулась и гордо вышла из кабинета.

– Пришлите мне счет, – сказала я, пригвоздив покрасневшего мужчину холодным взглядом. – Ваши услуги по акушерской помощи не понадобятся.

Через полчаса мы стояли в фойе здания, читая на доске перечень различных офисов в поисках консульства Бразилии.

– Граса, тебе не нужно регистрировать свою беременность.

– Знаю, но хочу выяснить все, что можно, про гражданство ребенка.

Она была взволнована, полна планов и замыслов и болтала без умолку.

– Я боюсь что-нибудь упустить. И нам все равно нужно будет регистрировать брак, об этом тоже нужно узнать.

– Луис сказал, что сам обо всем позаботится, – заметила я.

Я все еще боролась с собой, рассказывать ли ей о случае на диване, но мне так хотелось, чтобы она была счастлива. Она изучала доску, а я осматривалась. В фойе здания кипела жизнь, люди толпами входили и выходили из лифтов, которые обслуживали столько этажей. Я машинально смотрела на суетливый поток людей, прислушивалась к ритму открывающихся и закрывающихся дверей лифта.

– Думаешь, он обрадуется? – Она взяла меня под руку.

– Конечно, – ответила я, гладя ее по руке.

Из лифта вышла другая толпа работников и посетителей, и когда поток схлынул, вышел последний пассажир. Луис остановился и осмотрел фойе. Наши взгляды встретились. Он медленно облизал губы и вышел на улицу. Граса его не заметила, и я ничего не сказала.

* * *

– Я беспокоюсь о Грасе.

Я положила голову Иззи на грудь, а он гладил меня по спине.

– Почему? Он нашла себе человека, который хочет на ней жениться. И хорошо, что беременна.

– Да, я знаю, что она счастлива, что ждет ребенка, но… Ох, Иззи, не верю я ему.

Он перестал меня ласкать.

– Ты ей не мать. Ты слишком все преувеличиваешь.

– Нет, – ответила я, опершись на локоть. – Тут все гораздо хуже… Я знаю, что ничего хорошего из их брака не выйдет.

– Как это? Ну приведи мне пример.

Я заколебалась. Мне не хотелось ему рассказывать ни о предложении Луиса, ни о завуалированной угрозе. Его слова врезались мне в память. Томас и Шарль любовью излечили мое чувство, что я грязная и порочная, запятнанная Шляйхом, и вот нарочитое неуважение Луиса что-то затронуло во мне. И, по правде говоря, я не знала, как отреагирует Иззи.

Он давно забыл о трезвости, и настроение у него менялось непредсказуемо. Рядом со мной был другой человек.

– Ну не знаю, – с разочарованием в голосе наконец призналась я, – просто чувствую. Только посмотри, как он сделал из тебя картежника… – Я замолчала, понимая, что еще немного, и разворошу осиное гнездо. Я вздохнула: – И, похоже, пьяницу. Я не вижу, как ты пьешь, но запах никуда не денешь.

Иззи убрал руку совсем. Мне бы остановиться, но меня уже понесло:

– Поэтому я беспокоюсь. Уверена, что вы встречаетесь, когда ты уходишь. Ты плохо выглядишь, осунулся, похудел.

– Вот уж не думал, что до этого дойдет, но… – заявил он, поворачиваясь на бок и глядя мне в лицо: – Ты лицемерка.

– Что? – поразилась я.

– Тебе нравится, что у тебя есть мужчина, а любовь и преданность Грасы ты принимаешь как должное, но, как только у нее появляется что-то свое,