Обещание любви - Карен Рэнни

– Я тебе все расскажу, только вот выпью бренди, – устало ответил Малкольм, силы быстро покидали его.

– Бренди лучше употребить на промывку раны, Малкольм.

– Лучше внутрь, больше пользы.

Он снова выругался, когда Алисдер заставил его лечь на кухонный стол, и недовольно уставился на стропила. Однажды Джудит пристыдила его за грязь и паутину на них. Ему пришлось притащить стремянку и обмахнуть их. Сейчас Джудит стояла рядом со столом, держала шляпу Малкольма и пропитанную кровью повязку.

– Мы наткнулись на английский патруль, парень.

Алисдер метнул взгляд на Джудит. Она не смотрела на него. Она должна многое сказать Алисдеру, но не сейчас, сейчас все внимание Малкольму.

– Ты и с одним ухом прекрасно проживешь, старый дурень, – беззлобно сказал Алисдер, промокая кровь на голове старика.

– Ага, легче будет мимо одного уха твои слова пропускать, – так же беззлобно пробурчал тот.

«Хорошо, что старик не ловелас», – подумал Алисдер, зашивая рану. Остаток бренди ушел не на обработку раны, а на успокоение пациента. Процедура оказалась не из приятных: Малкольм проявлял свое неудовольствие громко и действенно. Алисдер и не подозревал, что он может быть столь красноречивым и на стольких языках.

Закончив с раной на голове, Алисдер придирчиво осмотрел свою работу. Изрядно пострадавший в сражениях, Малкольм уж точно не блистал красотой. Со второй раной Алисдер управился довольно быстро, шпага только слегка задела плечо.

Старого шотландца уложили в комнате Айана. Алисдеру вдруг пришло в голову, что последнее время эта комната стала весьма часто посещаемой, так же как при жизни брата, когда он потихонечку приводил сюда своих бесчисленных подруг.

– Ты расскажешь наконец, что случилось, или придется вытягивать из тебя по словечку? – Алисдер говорил беспечно, хотя на самом деле очень встревожился.

– Думаю, тебе лучше поговорить об этом с женой, Маклеод. – Выпитое бренди смягчило слова Малкольма. Алкоголь, тепло и мягкая постель сделали свое дело.

Он не заметил ни испуганного взгляда, который бросила на него Джудит, ни пристального взгляда Алисдера.

Сосновая скамья, на которой сидела Джудит, была грубая, еще не отполированная – один из немногих предметов обстановки большого зала, где вся остальная мебель сгорела во время пожара.

Раньше Джудит никогда не задерживалась здесь подолгу: стены были толстыми, потолки – высокими, углы скрывались во мраке. В зале такого размера трудно почувствовать себя уютно и в безопасности. На почерневших от копоти стенах торчало множество чугунных крюков, на которые когда-то вешали щиты и боевое оружие Маклеодов. Теперь хранение оружия карается законом, и стены оголились. Остались только копоть на стенах и запах обгоревшего дерева – немые свидетели адского пламени, бушевавшего в замке по приказу графа Камберлендского.

Идеальное место для предстоящего разговора.

Алисдер не двинулся с места, продолжая стоять около окна. Стекла потрескались от жара, оплыли, потом их вновь спаяли, и теперь они представляли собой странную картину из кусочков, через которую в комнату проникало утреннее солнце, расколотое на тысячи лучей. Алисдер не отрывал взгляда от Джудит с того мгновения, как она вошла в зал. Она не была готова к столь пристальному вниманию с его стороны.

– Ты, наверное, проклинаешь судьбу за то, что она вернула тебя в Тайнан? – Ясно, что Джудит вернулась, лишь подчинившись обстоятельствам, а не собственному желанию.

– Малкольму нужна была помощь.

Слова повисли в воздухе. Алисдер удивился боли, которую он вдруг испытал, будто его пронзили кинжалом.

– А тебе, Джудит, уже никто не нужен? – Гнев лучше, чем отчаяние, для гнева более чем достаточно оснований.

Алисдер не знал, правильно ли он поступает, идя сейчас на обострение ситуации. Он был уверен только, что обязательно должен понять поступок Джудит. Почему она так легко покинула Тайнан, так легко отказалась от него? Когда получит исчерпывающие ответы на эти вопросы, он оставит ее в покое. Забыть, задвинуть в уголок сознания, где находились остальные призраки прошлого. Более мудрый человек отпустил бы ее, более здравомыслящий – не спрашивал бы, почему она ушла. Более гордый – не надеялся бы убедить ее остаться.

В жизни, однако, не все разложено точно по полочкам. Жизнь – это бездна, в которую бросаешься головой. Алисдер не мог любить Джудит наполовину, как никогда не смог бы оставить свой клан и Тайнан.

Она не ответила. Он не удивился ее молчанию, привык к нему. Джудит не понимала, что у Алисдера достаточно времени и терпения, но ее молчание лишь разжигает ярость.

Она сидела, плотно сжав колени и поставив ступни одна к другой. Спина прямая, подбородок вперед и немного вверх. Именно так должна сидеть истинная леди, но сейчас это мало волновало Алисдера, пусть хоть доску к спине привязывает!

Руки Джудит сжались в кулаки. Во всей ее застывшей фигуре чувствовалась напряженность: задень ее сейчас, и она рассыплется на крошечные кусочки. Она научилась не выдавать своих чувств, придавать лицу непроницаемое выражение, но непроницаемым оно было для всех, кроме Алисдера.

Джудит сейчас выдавали глаза, в которых горели боль и решимость.

Ему хотелось подойти к ней, обнять, но она сидела с таким отстраненным достоинством… Алисдеру хотелось отвести ее в уютный уголок поближе к камину, где она бы согрелась и почувствовала себя в безопасности.

Но Алисдер не сделал ни того, ни другого. На него внезапно нашло предчувствие чего-то неизбежного, и неприятный холод охватил его, как в то утро, когда он стоял рядом с Айаном на поле в ожидании приближающегося сражения.

Алисдер заметил полуулыбку, с которой Джудит оглядела комнату, и ему ужасно захотелось крепко встряхнуть ее. Ведет себя как настоящая англичанка!

Понимает ли он, чего ей стоит сохранять самообладание? Она догадывалась, что понимает, а еще подозревала, что он мечтает, чтобы она потеряла это самообладание.

– Чего ты хочешь от меня, Алисдер? – спросила Джудит, заговорив наконец о том, ради чего они встретились.

– Ответа на загадку, Джудит. – Она вопросительно вскинула голову, и он продолжил: – Почему ты бросила меня?

Не «почему ты покинула Тайнан», не «почему выбрала свободу». Он построил вопрос очень лично, сделал его очень болезненным.

Джудит закрыла глаза, чтобы не видеть его сжатых кулаков и гордого выражения лица. Впрочем, умоляющее выражение глаз странно противоречило решимости, которую выражал весь его вид. Даже в этом огромном зале Алисдер казался великаном, внушал ей благоговение одним своим присутствием. Но, в конце концов, не его рост, не его недюжинная сила и даже не его красота заставили ее сказать правду, а мягкий изгиб губ, сострадание во взгляде. Сострадание, которого она не заслуживала.