Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь - Андрей Валентинов

Наконец когти разжались: меня выпускали на свободу. Я облегченно перевел дух, потянулся к хитону...

– Богоравный ванакт разрешит мне засвидетельствовать свое уважение богоравному басилею Сфенелу?

Спросила, все еще лежа, даже глаз не открыв, колен вместе не сведя.

Я восхитился.

Басилисса какого-то городишки из элидской глуши, дальняя родственница Промаха Дылды, гостила у него в Тиринфе, заехала на денек в Аргос. А я еще удивлялся, когда она попросила о встрече!

С гостями-басилеями легче – выпьешь с ними чашу-другую-третью (четвертую!), и свободен.

...А на животе, правее пупка – пять красных полосок.

Звериная метка!

Править надо, сидя лицом к югу.

Это не я придумал – на одной хеттийской табличке было. Долго я понять не мог, почему именно к югу? Не к востоку, не к северу. А потом сообразил. Дело не в том, куда лицом. Просто править следует, не суетясь. Сидишь – а дела сами делаются. В этом и секрет. Мудрый правитель со своих плеч бремя снимет, на чужие возложит, а самому только поглядывать остается.

Дед мой, Адраст Злосчастный, так и делал. А я еще удивлялся, отчего это он из Лариссы носа не кажет. А зачем? Все и так шло, как должно.

Увы, за два года я так и не научился. Лицом к югу не получалось, и к востоку тоже. Ванакт Диомед правил, как челнок в ткацком станке.

Одеваться она не спешила, так и стояла у ложа – нагая, пахнущая лесом и терпким потом. Стояла, на меня поглядывала, словно жалея, что отпустила. Я заранее посочувствовал белолаге-Капаниду...

– Ванакт!

Спасен! В дверях – чернобородый Мантос, старшой охраны. На гостью даже не поглядел – привык и не к такому.

– Пора, ванакт!

Хорошо, что пора! Хорошо, что можно накинуть хитон, фарос, золотой венец... убежать.

Даже спиной я чувствовал ее улыбку – довольную, сытую, чуть снисходительную...

Ванак-челнок помчался править дальше.

* * *

Теперь пора на колесницу. Самое время – Сфенел уже ждет, и Киантипп ждет, и кони бьют копытами по каменным плитам. День Геры Анфии, покровительницы славного Аргоса; значит, самое время ехать в храм – через весь город, торжественно, при венцах и свите. Добрые аргивяне с раннего утра возле ворот собрались – ждут.

– Я вожжи возьму! – это Капанид, басом.

– Я! Дядя Диомед, я! Ты же обещал! Дядя Сфенел, ты все время правишь!

Это Киантипп. Восемь лет парню, а характер – не подступись. Я бы и сам прокатился-промчался квадригой по аргосским улицам, но после звериной охоты (кто на кого охотился?) мне лучше вожжи не доверять.

– Туда – басилей Сфенел, обратно – басилей Киантипп... и басилей Сфенел.

– А почему только обратно, дядя?

Трудно блюсти мир в Арголиде!

За воротами Лариссы – толпа. Нечасто увидишь нас троих вместе, да еще на колеснице, в венцах и фаросах. Сотен пять собралось, еще столько же вдоль Деметровой улицы, по которой нам ехать, стоят.

Ну, сейчас начнется!

– Басилей Сфенел! Богоравный Сфенел!

– Киантипп Эгиалид! Киантипп! Киантипп!

– Сфенел! Анаксагориды! Анаксагориды-ы-ы! Анаксагориды – Аргос!

Обычай такой – приветствовать. Приветствовать, а заодно высказываться. От всей души.

– Сфенел Капанид! Сфенел Капанид! Ар-гос! Ар-гос!

Пока колесница у ворот стоит, пока охрана путь расчищает, нам следует улыбаться, кивать...

– Сфенел – ванакт! Сфенел – вана-а-акт!

Ну вот, началось! То ли родичи Капанидовы в город заехали, то ли и без них обошлось. Любят Анаксагоридов в славном Аргосе!

– Сфенел – вана-а-а-акт!

Самое время хватать Капанида за локоть. Что толку гонять крикунов? Накричатся – умолкнут...

Они не смирились – Анаксагориды, царствующий род. Не смирились – и не молчат. Вот уже два года, то тут, то там: «Сфенел Капанид – ванакт!» Я для них – случайный заброда на троне. Но Анаксагориды – не самое опасное. Они не скрываются, не точат кинжалы. А вот Амифаониды затаились. Алкмеон далеко, прячется где-то в аркадской глуши, Амфилох Щербатый навечно отрекся от венца (не Айгиалу же, их сестричку, дурочку конопатую на трон сажать!), но их род не забыл и не простил. И я уже не жалею о куретской охране, не отпускающей меня одного ни на шаг...

– Киантипп, быстрее вырастай! Киантипп, жениться пора! Киантипп – Аргос!

Улыбается маленький Киантипп. Приятно! А когда же про меня скажут? Впрочем, про меня больше поют. Вот сейчас затянут: «Диомед теперь наш главный...»

Ага, уже поют!

– Диомед тепер наш главный, Диомед над всем царит,

Все лежит на Диомеде, Диомеда слушай все!

Диомед над войском правит, он над Аргосом старшой.

Диомед, тебя мы любим! Отправляйся в Калидон!

Хорошо спели! Дружно!

– Тидид! Да чего ж это они? – басит Сфенел. – Да я их!..

Так и не привык, бедняга! Это еще ничего, иногда поют не «отправляйся», а «убирайся».

Чужак! Два года на престоле, и все равно – чужак. И ничего тут не поделать. Любят Сфенела, любят маленького Эгиалида, кое-кто еще вздыхает об Алкмеоне. Меня – только терпят.

Ну вот, можно ехать. Путь свободен, крикуны дух переводят, Капанид уже вожжами шевелит...

– Дядя Диомед! Дядя! – Киантипп обиженно шморгает носом. – А когда про меня тоже петь станут? Когда я вырасту?

Вот и правь, сидя лицом к югу, после всего этого!

А вначале думалось, что будет не так и трудно. Почти как в сказках, где ванакт все больше пирует, за кабанами скачет и врагов, что ни день, сокрушает. В сказки я и два года назад не очень верил, но после Куретии казалось, что дел будет не слишком много. Дяде Андремону – басилею Андремону – венец шибко голову не натирал. Война – понятно, басилей первый в бою. Еще суд – тоже понятно. Ну, и жертвы богам, само собой. А чего еще делать? С остальным народ сам разберется. Еще не хватало указывать, когда стада на зимние пастбища перегонять или как ячмень сеять!

Думалось – да иначе вышло.

Сначала понял – день слишком короткий. Потом – что и ночи не хватает. Затем – что мое время отныне не мое, а чье угодно – гонца, заезжего басилея (или басилиссы, как сегодня!), дамата-виночерпия, дамата-хлебодара, родичей (ой, сколько же их!). А еще войско, а еще ремонт храма Зевса Трехглазого, а ко всему – десятки табличек, которые следовало прочитать еще вчера.

Арголида – не Куретия. К сожалению.

Я бы, конечно, пропал. Я и так почти пропал, но все же не всеконечно. А не пропал потому, что все время об этом самом юге помнил. Много тут, конечно, не придумаешь, но кое-что...