Игра теней - Наталья Рощина

Сейчас она думала не о себе – об Артеме. Она была уверена, что у него все сложится именно так, чтобы он был счастлив. Даже перед лицом расставания Дина хотела только одного – счастья для него. Она будет видеть счастье в его глазах, когда время от времени ей придется заходить к нему на работу. И уверенность в том, что у него все хорошо, будет согревать ее. Для нее это было важнее собственного покоя и благополучия. Дина вздохнула, крепче прижимаясь к Артему. Она слишком близко допустила его к себе. Кажется, ни один мужчина не был ей так дорог. А жизнь всегда так поступает: она отнимает самое дорогое. Спасибо, что это было, пусть и недолго. Дина даже улыбнулась – ей будет что вспоминать. Ей только и останется, что вспоминать.

Марина шла к родителям Сергея пешком. Дорога была долгой, но не хотелось в эти весенние дни толкаться в переполненном транспорте. Все вокруг напоминало о том, что пора всеобщего пробуждения постепенно вытесняет поднадоевшую зиму с ее холодами, почерневшими сугробами, утоптанными дорожками, посыпанными солью. Воздух был еще морозным, но, несмотря на это, в нем витали ароматы просыпающейся природы, а пение птиц довершало уверенность скорых перемен.

Марина медленно шла знакомой дорогой одна, и это было непривычно – раньше всегда был рядом Сергей, а сейчас она даже не знала, где он, что делает, когда снова захочет увидеться с Аидочкой, – не с ней, а именно с Аидочкой. Марина была рада тому, что он не отказался от девочки, узнав правду. Это рыжеволосое чудо все еще заставляло его сердце радостно стучать, и он не мог оставаться равнодушным к проявлениям ее привязанности к нему. Правда, Марина не была уверена в том, что появление у Незванова новой семьи не поставит крест на отношениях с малышкой. И будет непросто объяснить Аидочке перемены в ее отце. Она скучает по нему. Марина вздохнула – даже она со всей своей любовью не может заменить дочке Сергея. Девочка отдаляется от нее. Она и раньше была не по годам развита и не страдала от одиночества. Она не требовала внимания, часами просиживая за рисованием, а с этого года за чтением детских книг. У Марины не было проблем, когда нужно было чем-то занять девочку. Карандаши, краски или книга – и можно спокойно идти в поход по магазинам, не переживая, что Аидочка займется чем-нибудь неподходящим в ее отсутствие. Но раньше дочка всегда знала, что настанет вечер и вернется папа, и с ним можно будет поговорить, показать рисунки, спросить о чем-то важном. Это было для нее необходимо. А осталась только мама, которая почему-то стала очень часто закрываться в ванной и там плакать. Марина знала, что Аидочке нелегко примириться с происходящими переменами, но ведь и ей самой было непросто принять их. Поэтому у нее не всегда получалось общаться с дочкой так, как та того хотела. Порой просто не было желания говорить, а Аида вдруг появлялась с горой рисунков и бесконечными комментариями к ним. Нужно было реагировать, хвалить. Марина чувствовала, что ее реакция выглядит фальшиво, попыткой отвязаться, но ничего не могла с собой поделать. Время шло, а ей не удавалось смириться с тем, что произошло между ней и Сергеем. Это казалось дурным сном, но, просыпаясь, Марина понимала, что все более чем реально. Еще немного, и Сергей подаст на развод. И когда они перестанут считаться супругами официально, последняя, оставляющая призрачную надежду нить будет разорвана. Марина боялась думать об этом. В глубине души она позволяла себе надеяться на чудо. Она не загадывала на падающие звезды, не ходила к гадалкам, не изливала душу единственной подруге, а безотчетно ждала, верила, что судьба смилостивится над ней и вернет ей Сергея, без которого все бессмысленно и глупо. Без него начинается обратное движение в себя, к дневнику, к душевной пустоте. И самое страшное, что даже Лидочка не станет для нее спасательным кругом. Марина не понимала себя, не могла разобраться в происходящем. Разговоры с собой о себе стали ее единственным развлечением. Она и не пыталась остановить этот поток внутреннего монолога. Другого собеседника она не могла бы так долго терпеть.

Внутренний голос пытался расшевелить ее. Он вдруг стал твердить о том, что пришла весна – время перемен и надежд. Но Марина вяло реагировала на это. Раньше она всегда любила первый месяц весны. Он был заполнен приятными событиями: днем рождения Лидочки, собственным днем рождения, и Восьмое марта тоже приносило праздничную суету в дом. Марина любила эти особые дни, когда появлялся повод собраться вместе, увидеть близких, друзей, повеселиться, потанцевать, удивить гостей совершенно новым блюдом.

Но этот март был особый. В нем словно не осталось праздников. Да Марина попросту не ждала их. И Восьмое марта, первый из вереницы событийных дней, провела в одиночестве, отправив Лидочку накануне к бабушке и дедушке. Сама же целый день смотрела телевизор, совершенно не вдумываясь в смысл происходившего на экране. Не хотелось ни есть, ни пить, ни разговаривать. И в этот день, кроме отчима и тестя, о ее существовании больше никто не вспомнил. Это был один из трудных, убийственных дней без Незванова, когда его отсутствие становилось еще более болезненным и невыносимым. Марина только и могла думать о том, как ей теперь жить без него, без его голоса, без постоянно меняющихся глаз, без его прикосновений, которые окрыляли ее. Она теряла не только мужа, но и любящих ее Лидию Павловну и Степана Сергеевича. Все равно они не смогут относиться к ней так тепло, как раньше. Особенно если когда-нибудь Сергей не выдержит и все им расскажет. А ведь ему захочется снять с себя вину за их расставание. Захочется? Марина спрашивала себя, спрашивала и строила цепочку ответов, из которой должно стать ясно, как же быть, но цепочка внезапно обрывалась и Марина снова начинала плакать. В наступившем году она делала это чаще, чем за всю свою жизнь. Слезы стали неотъемлемой частью ее существования. Марина цинично называла себя «Пьеро». Недавно она даже нарисовала тушью черную слезу на щеке, черным карандашом – умоляюще опущенные брови, но Лидочка вошла в этот момент в ванную и испуганно уставилась на нее, широко раскрыв рот. Еще мгновение, и она заплакала, убежав в комнату. Марине пришлось долго успокаивать ее, потому что пока она смывала с себя «макияж», у Лидочки чуть не началась истерика. На следующий день Лидочка принесла и положила на кухонный стол рисунок.

– Посмотри, – сказала она, привлекая внимание Марины, и быстро вышла из кухни.

Марина мыла посуду и не спешила оборачиваться. Но все-таки нехотя обернулась и увидела рисунок. Сделан он был неумело, без соблюдения пропорций и с нарушением законов пространства, но важно было то, что на нем нарисовано: маленькая девочка с растрепанными волосами сидит в углу. Она закрыла лицо руками, но видны ее испуганные глаза. Они очень большие, гораздо больше, чем бывает в реальной жизни. Вся картина была нарисована красным, а глаза – голубым. Увидев это, Марина вбежала в комнату. Лидочка снова что-то рисовала, сидя за столом.

– Лидочка, – тихо позвала ее Марина. Та медленно оторвалась от своего занятия и, сдвинув к переносице брови, уставилась на мать. – Лидочка, я испугала тебя, я знаю. Прости, пожалуйста, и давай забудем эту историю, хорошо?

– Какую историю?

– Ну, с моим разрисованным лицом.

– Лицо? Да, оно мне не понравилось. Но то, что из-за тебя ушел папа, мне не нравится больше! – насупившись, сказала Лидочка.