Призраки Дарвина - Ариэль Дорфман

— И все же, спрашиваю я себя, кто не является потомком преступления, совершенного в прошлом? Могла ли быть построена хоть одна династия без убийства, чужой боли и стирания этой вины? А если так, то какая разница, что там натворили твои предки, сделанного все равно не воротишь? Важно, как вы на это реагируете, что вы вольны делать, как однажды заметил Сартр, с жизнью, данной вам. И вот я, правнук Антона Вударовича, посвятил себя сохранению наследия людей, в истреблении которых он как минимум косвенно участвовал. — Теперь печаль, плескавшаяся в глазах, превратилась в какой-то причудливый восторг. — Итак, существует настоящий вопрос, который Генри мог бы задать, будь он жив, потому что он принадлежит к расе, которой чужда мстительность: что вы будете делать с этими знаниями, которые приобрели, со всем этим опытом, накопленным в ходе путешествия?

Я не успел и рта раскрыть, как вмешалась Кэм:

— Для начала ему надо освободиться, чтобы нормально ходить по улицам и жить.

Франо Вударович закивал и извинился:

— Да, вы правы, вы же за этим и приехали.

— А старейшины кавескаров готовы помочь?

— Они сделают все возможное, — заверил Франо. — Совет кавескаров — организация, которой всего несколько лет, — одобрил проведение церемонии недалеко от Пуэрто-Эден, где сейчас проживают немногие выжившие члены этнической группы. Мы отправимся на этот остров в воскресенье, одиннадцатого, а завтра дадим вам отдохнуть после долгого путешествия. Крайний срок, когда надо туда добраться, — двенадцатое октября. Фотографии уже на месте. — Франо вздохнул. — Знаете, Фицрой, ваша жизнь столько лет вращалась вокруг прошлого, а лицо было обращено в его сторону, но оставшихся кавескаров беспокоит настоящее. Как и большинству людей на нашей планете, им нужны медицина, образование, доступ к товарам и транспортному сообщению, а особенно их интересуют вопросы безопасности. Несколько десятилетий назад они могли выбирать между учителем, который обучал бы детей основам языка кавескаров, и полицейским участком в Пуэрто-Эден, и выбрали участок. Память — странная штука, друзья мои. Резня, похищения, эпидемии в миссиях, охотники за головами, нападение китобоев, истребление морских львов — все, что произошло сто лет назад, — легенда и глубокая травма, а сейчас кавескаров мучают страхи куда более позднего урожая. Старики помнят, как кавескары десятилетиями становились добычей бандитов, худшей нечисти, прячущейся в непроходимых лабиринтах бухт и заливов. Эти незнакомцы — многие с острова Чилоэ, что дальше на север, — заставляли туземцев ловить рыбу и охотиться, отдавать им добычу, угощали женщин алкоголем, увешивали безделушками и насиловали их. Обычным явлением стало воровство и даже убийства — насилие, о котором во время похищения Генри кавескары и не слыхивали. Так что защита от беззакония являлась приоритетом; как и вы, они поняли, что сначала нужно совладать с неминуемой опасностью, избавиться от оков, чтобы иметь возможность преследовать другие цели и нужды.

— Нужды? — переспросила Кэм. — А в чем они сейчас нуждаются? Может, мы сумеем помочь?

— В рабочих местах. Они лоббируют создание общинной рыболовной зоны, причем закрытой, чтобы запретить крупным компаниям истощать морские запасы, а еще разрабатывают стратегию по устранению посредников, чтобы ремесленные изделия продавались прямо в Пунта-Аренас и Пуэрто-Наталес. Вы мало чем можете поддержать этот проект. Но есть перспектива создания этнического детского сада, чтобы возрождать местные традиции среди самого юного поколения, обучать их новой грамматике и передавать устную историю. Я работаю с ними над этим проектом и взял на себя смелость пообещать пожертвование от вашего имени.

— Правильно сделали, — кивнул я, хотя в моих словах слышалась тревога, поскольку меня мучила мысль, что мы покупаем путь к сердцам ныне живущих кавескаров.

— О, они искренне заинтересованы в том, чтобы помочь вам, — заверил Франо. — Они рады каждому, кому не все равно, кто они такие и что с ними плохо обращались, кто ценит их идентичность, иногда больше, чем они сами. Но они пришли к пониманию, благодаря рассказам бабушек и дедушек и собственному опыту, что завтра вы, посетители, уйдете, а они останутся с наследием вековой эксплуатации. У кавескаров нет иллюзий, что ваши отношения приобретут постоянный характер. Они не ждут, что кто-то вроде вас или меня спасет их. Они видят вас как часть проблемы, а не ее решение.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, закончится церемония, и какой-нибудь паренек из Пуэрто-Эден попросит вас подбросить его в Пунта-Аренас, что вы ответите?

— С радостью. А что мы еще должны ответить?

— По всей земле, — сказал Франо Вударович, — такие деревни, как Пуэрто-Эден, умирают, молодежь мигрирует в близлежащие города, оттуда в города подальше, а потом и в другие страны, что является крупнейшей миграцией в истории, кульминацией процесса, который полномасштабно начался вместе с промышленной революцией. Совет кавескаров требует больше связи с внешним миром, чем один паром в неделю. Но дорога, по которой к ним везут современность, — та же дорога, по которой уходят молодые. И вы неизбежно, со своим любопытством и потребностью в этой церемонии, со всеми этими вашими устройствами, новейшими техническими приспособлениями и одеждой, станете маяком и магнитом и даже, как только согласитесь подкинуть одного из соплеменников в Пунта-Аренас, пособниками процесса, уничтожающего вселенную, где жил ваш Генри, стирая его из памяти. Сейчас молодые уезжают не потому, что их похищают, как в прошлом, а потому, что их соблазняет то, что мы с вами можем предложить. Разве вы не соблазнились бы? Разве вы не хотите освободиться от посетителя, чтобы наслаждаться современностью, а не быть заключенным в его тюрьму? Разве Генри не захотел бы чего-то подобного, будь он жив сегодня? Но мы должны поговорить об этом подробнее в Пуэрто-Эден. Вы сами убедитесь в этом двенадцатого октября, в день, когда Христофор Колумб впервые высадился здесь на сушу.

Мне не пришлось долго ждать. В ту же ночь я почувствовал горький привкус дилеммы, которую он описывал.

Однако его мрачный диагноз болезни, поражающей коренное население Огненной Земли, никак не умерил наш пыл по поводу начатой миссии. Вернувшись в отель, Кэм заключила меня в объятия, прижала к себе под одеялом, и мы смогли озвучить наши крики и нежные шепоты, которые были неизбежно приглушены в течение многих дней в бушующем море. Однако выражение чувств через горло, рот, губы и даже зубы оказало разный эффект на меня и на Кэм. Она утомилась и почти сразу заснула, в то время как я почувствовал себя бодрым, воодушевленным и удивительно живым.

Прошло некоторое время, ее мягкие черные волосы касались моих плеч, и когда я понял,