Властелин наслаждений - Джессика Трапп

Поскольку Мейриона вернулась в Уайтстоун, ему не оставалось ничего другого, как брать замок штурмом.

Годрик намеренно неторопливо натягивал кожаные штаны, заставляя себя двигаться медленно и не поддаваться разрушительным страстям, которые кипели в его душе. Когда он взял меч, его охватило желание немедленно пустить оружие в дело.

Взглянув на кровать, где Мейриона так ловко обхитрила его, Годрик почувствовал, как в его душе поднимается новая волна гнева, и с трудом подавил желание разбить в щепки ложе обмана.

Перед входом в зал он встретил леди Монтгомери.

– Она тебя ненавидит, – прошипела Сильвия, – и она сама мне это сказала.

Годрик резко отмахнулся.

– Не веришь? Напрасно. Ей от тебя ничего не нужно. – Сильвия бросила в его сторону какой-то предмет, который, отскочив, упал на устланный тростником пол. Это был гребень для волос, подаренный им Мейрионе.

Боль, пронзившая сердце Годрика, была гораздо глубже любой раны, которая когда-либо терзала его плоть.

Отшвырнув сапогом ненавистную побрякушку, он вышел во двор.

Давая ей возможность привыкнуть к новой роли, он нежно покорил ее, но сейчас в нем горело желание применить грубую силу.

Король потребовал, чтобы Годрик захватил Уайтстоун, и он сделает это, он уничтожит гнездо предателей – ланкастерских мятежников, а самих притащит в Лондон. Он не оставит никакого шанса ни Мейрионе, ни ее отцу, ни ее мужу. Огонь мщения проложит ему путь к самому центру замка Уайтстоун.

Холодный дождь хлестал по щекам Мейрионы, когда она неслась на лошади к подъемному мосту Уайтстоуна, но в душе она чувствовала огромное облегчение. Слава небесам, скоро она наконец-то избавится от промокшей одежды и обсудит с отцом будущее замка.

С башни послышался колокольный звон. Госпожа вернулась! Госпожа вернулась!

Уильям улыбнулся, сверкнув зубами и стряхнув воду со шляпы, придержал коня.

– Хвала небесам, миледи, наконец-то мы дома! Хорошо, что вы перестали бояться лошадей, а то у нас бы ничего не вышло.

Мейриона смахнула набежавшую на ресницы влагу и постаралась отогнать вдруг возникшее чувство вины. Сбежать оказалось для нее совсем не сложно, но то, что ей удалось завоевать доверие Годрика и его челяди, лишь усиливало ее уныние. Годрик вернул ей радость верховой езды, а она воспользовалась этим и предала его.

Святые угодники, теперь она скучала даже по его пальцам, требовательно вплетающимся в ее волосы! Должно быть, она и в самом деле любит его, если такое по-хозяйски властное движение воспринимает как утешающую ласку.

Спешившись, Мейриона посмотрела на серое небо. Где сейчас Годрик? Будет ли у нее время до его прибытия, чтобы убедить отца мирно отдать Уайтстоун?

Мейриона бросила поводья Уильяму:

– Я должна немедленно поговорить с отцом и Пьером. Нам повезло, что дождь размыл дороги, теперь стенобитные машины Годрика не смогут пройти.

– Верно, госпожа, за это надо благодарить Бога.

Несколько детей, несмотря на грязь и дождь, выбежали во двор замка и, подбежав ближе, стали цепляться за насквозь промокшую юбку Мейрионы.

Шлепнувшись от неожиданности на разбухшую от влаги землю, она рассмеялась:

– Вот я вам задам!

– Мейриона! – тут же проревел поблизости мужской голос. Смех словно по команде стих, дети выбрались из грязи и поспешно побежали куда-то по двору замка.

Мотнув головой, Мейриона отбросила запачканные грязью волосы и повернула голову. Дядя Пьер, тяжело опираясь на трость, смотрел на нее сверху укоризненным взглядом.

– Итак, моей жене наконец надоело быть шлюхой бастарда. – Он презрительно усмехнулся. – Твоя одежда так же грязна, как и твоя честь.

Мейриона мгновенно почувствовала себя семилетней девочкой, которая случайно подожгла конюшню.

Пьер топнул ногой, как он это делал много раз, когда учил ее играть в шахматы.

– Полагаю, тебе нечего сказать?

Мейриона с трудом проглотила застрявший в горле ком. Она вернулась сюда, чтобы обсудить опасное положение дел, как взрослая женщина, но теперь ощущала себя непослушным ребенком.

Глубоко вздохнув, она поднялась. Образ Годрика промелькнул у нее в голове, и она уцепилась за него, пытаясь вернуть себе самообладание.

– Я не могу быть вашей женой. Ну вот. Она это произнесла. Пьер откашлялся.

– Я уже женат на тебе, и вопрос закрыт. – Он раздраженно стукнул тростью. – А теперь пойдем со мной.

Мейриона расправила плечи.

– Дядя Пьер, – сказала она твердо, – мы должны разорвать наш брак.

Спина Пьера напряглась, его пальцы побелели на деревянной трости.

– В то время как ты изображала шлюху, твой отец заболел и теперь умирает, – холодно произнес он, не обращая никакого внимания на ее слова. В детстве он делал так же, когда она просила его о том, что он не желал исполнять.

– И все же, дядя, мы не можем оставаться в браке. – Голос Мейрионы звучал на удивление учтиво.

– Лучше замолчи, или я оставлю тебя без ужина! – Рот старика скривился, длинные усы поникли. Он повернулся и шаркающей походкой направился в замок, видимо, рассчитывая, что Мейриона последует за ним.

Ища поддержки, Мейриона оглянулась вокруг. Несколько обитателей замка наблюдали за их разговором, укрывшись в пристройках, но никто не вмешивался, лишь один из крестьян равнодушно пожал плечами.

А чего, интересно, она ожидала?

Мейриона подняла лицо вверх, позволяя дождю смыть грязь с ее щек.

Пьер остановился и снова стукнул тростью по земле.

– Дитя… – Он замолчал, внезапно смягчившись. – Мы стоим тут и ссоримся, в то время как ты очень нужна отцу.

Мейриона пристально посмотрела на Пьера и вдруг увидела его таким, каким видела, когда была маленькой девочкой: высокий, благородный, с какой-то присущей только ему учтивостью, он внушал ей трепет знанием иностранных языков, шахмат, искусства и еще многим, в чем хорошо разбирался. Но теперь она видела кое-что еще: его любовь к ее отцу.

– Пойдем со мной.

Мейриона кивнула и, вздохнув, последовала за Пьером в замок.

Темные занавески на окнах были задернуты, в комнате сильно пахло разложением и сладковатым запахом смерти. Внезапно Мейриона подумала, что отец вот-вот умрет – он лежал посередине кровати, укрытый несколькими стегаными одеялами, бледный, немощный, больше похожий на привидение. Каждый раз, когда из горла больного вырывался надсадный кашель, сердце ее обрывалось.

– Папа? – Она крепко сжала слабеющие пальцы отца – они казались хрупкими, как будто его ладонь была лишена плоти и лишь натянувшаяся кожа удерживала тонкие кости.