Венец Безбрачия, или А можно всех посмотреть? - Кристина Юраш

– Я – василиск. Мой отец был василиском. Я – на половину наг. Мама – наг, а папа – василиск! – сообщили мне, пока мама стояла и чинно кивала, соглашаясь с тем, что мне несказанно повезло.

– Я могу убивать одним взглядом! Испепелять и обращать в камень! – хвастался мне потенциальный уж. Мама тем временем, шурша погремушкой на кончике хвоста и звеня драгоценностями, осматривала мой коридор с дотошностью будущего жильца.

– Мы – очень древний народ. И живем больше двух тысяч лет, – продолжал питон Вася, положив мне руки на плечи, явно, чтобы я не сбежала.

– И сколько тебе лет? – я поинтересовалась исключительно ради приличия, ибо Медуза Горгоновна уже критично рассматривала кроссовки, поднимая их за шнурки.

– Мне – восемьсот, – улыбнулся Вася. Мама, звеня браслетами, стала изучать содержимое моей сумки, методично перерывая пудреницу, блеск для губ, влажные салфетки, визитки.

– А маме? – на автомате спросила я, глядя как из сумки извлекают чехол для зонтика.

– Вот, ползуночек мой, и эта туда же, – вздохнула Медуза Горгоновна, бросая его обратно в сумку. – Я хоть и обещала не вмешиваться, но так и быть отвечу! Не дождетесь, девочки! Все-все-все, сыночек. Я не вмешиваюсь. Считайте, что мамы здесь нет…

– А что вы ищете там? – поинтересовалась я, глядя, как рука Медузы Горгоновны открывает шкаф.

– Ничего-ничего, – заметила Медуза Горгоновна, улыбаясь мне. – Вы там шипите себе, а я тут посмотрю.

Хвост мамы скользнул под тумбочку и извлек оттуда внушительный ком пыли. На меня посмотрели, как на свинью, хрюкнувшую из лужи.

– Я спать, а вы как хотите, – зевнула я, глядя как следом за комком пыли кончик хвоста выудил монетку. На меня бросили взгляд, как на жену олигарха, привыкшую сорить деньгами. Нет, рассказ про папу василиска очень интересный, но время уже второй час ночи, а уборка меня изрядно вымотала.

Запахнув халат, отнеся сковородку на кухню, я пошлепала к своей кровати, натянула на себя одеяло и уснула. Проснулась я неожиданно для себя, от громкого шипения.

– Лежи-лежи, ползуночек, – раздался ласковый голос, преисполненный скорбной горечи. – Это же ваша кровать… Мама здесь, на полу переночует… Свернется клубочком и переночует… Померзнет мама, ну ничего страшного… Ну негде матушке спать… Не позаботилась невестка…

Ну да, не достроила еще одну комнату для мамы. Как я могла?

– Мам! – прошипел Вася, пока мать горестно вздыхала. – Ложись … Будешь спать с нами…

– В качестве кого? – я окончательно проснулась, даже привстала, откинув стеснение и одеяло. – В качестве участника, тренера, судьи или независимого консультанта – свечкодержателя? Мне просто интересно. Если что – свечка в столе, спички на кухне!

– Вот, видишь, ползуночек… Мама на коврике, как собачка поспит… Выносила, выкормила, а ты весь в папу, гад ползучий… – бухтела Медуза Горгоновна. – Куда же ты смотрел, сынок, когда на эту соглашался? Где же твои глаза были?

– А у тебя нет второй кровати? – встревоженно спросил ползунок, пытаясь нашарить первую. – Или еще одних покоев для мамы?

– Ой, простите, – ехидно ответила я. – Не успела достроить! А раз мама умеет так хорошо строить всех, то пусть она будет так любезна построить себе дом и жить отдельно!

Интересно, я правильно намекаю на то, что не собираюсь в срочном порядке арендовать двухкомнатную квартиру ради трехдневного визита чужой мамы?

– Обычно женихи как-то самостоятельно справлялись, – улыбнулась я, даже не собираясь двигаться. – Спокойной ночи…

Я снова накрылась одеялом. Проснулась от того, что меня сдвигают на край кровати.

– Уговорил. Так и быть. Мамочка на краюшке поспит, – раздалось шипение в темноте.

Судя по тому, насколько меня сдвинули, мама заняла весь плацдарм, оставив потенциальной молодой семье ютиться над пропастью. Послышался звон браслетов и шипение.

Я снова выплыла из мира грез, от того, что по моей ноге скользит змея, а меня кто-то нежно поглаживает по спине рукой. Если я сейчас обернусь и увижу потенциальную свекровь, то … Хотя нет, не свекровь.

– Я не поняла, что это за поползновения! – прошипела я, жадно сгребая свою подушку и ревниво оберегая свое одеяло. – Ты что? Озабоченный?

– Да, я озабоченный тем, что маме холодно. Я отдал ей свое одеяло, но ей все равно холодно, – шепотом заметил жених. Судя по охам, ахам и вздохам, на том конце кровати ему рожали братика или сестричку. Причем, я подозреваю, что отцом на этот раз был ежик.

– Не мои проблемы, – зевнула я, слушая как ахи, охи, стоны и вздохи становятся на пару децибел громче. Уснуть под такие крики долго не удавалось.

– Что ей нужно? – процедила я, хватая покрепче свое одеяло, которое пытались утащить и спасая свою родную подушку от участи стать «гуманитарной помощи замерзающим».

– Забыла я дома свой чехольчик для хвоста, – охала мама на весь дом. Я встала, таща за собой подушку и одеяло, включила свет, глядя, как мама работает пособием по всем болезням мира, имитируя то инфаркт, то инсульт, то лихорадку с ознобом. И тут меня осенило, что в шкафу валялся пыльный чехол от старой искусственной новогодней елки. Зелененький, длинненький, брезентовый. Как чувствовала, что пригодиться!

– Держите, мама, – ласково заметила я, протягивая ей подарок, оставшийся по наследству от предыдущих квартиросъемщиков.

Мама перестала охать, глядя на мой скромный и скомканный презент.

– Ну, натягивайте, – заботливо заметила я, глядя как мама стала пялить его на манер носка. Чехол пришелся маме впору. Через минуту я всеми силами пыталась удержать всхлипывания от смеха. На кровати лежала мама, обвешанная драгоценностями, как новогодняя елка, а на хвосте растянулась надпись: «С новым гадом! … это – семейный праздник!». Не знаю, какая зараза исправила фломастером надпись, но я обещаю, что разыщу ее и пожму руку. Мама повернулась на другой бок, обнажая плохо-пропечатанное стихотворение, до акта вандализма подразумевавшее елочку: «Ах у телки, ах у телки два больших шара! С новым гадом, с новым счастьем! Ура!». Я не знаю, кто пишет стихи для открыток и поздравлений, но это – лучшее, что я читала за всю свою жизнь.

Отвоевав себе место, я умостилась на подушку, завернулась в одеяло и тихо сопела от негодования, глядя как луч фонаря, бьющего в окно очертил светлую полосу на обоях. Тяжело вздохнув, я уснула.

Проснулась я от того, от чего просыпаться не люблю. Гортанный храп, намекал на то, что развратница Света где-то нашла трех пьяных трактористов и дотащила до своей кровати. И теперь они в раскатистый унисон радуют ночной руладой все уже не спящие окрестности. Параллельно шуршал брезент и звенели мамины украшения. Я все понимаю, что каждый ищет свое место под солнцем, однако на моем одеяле были изображены цветы, поэтому то, что сейчас вползает под мою полянку, меня конкретно настораживает. Я хотела громко и больно возмутиться, но мне тут же зажали рот рукой.