Охотники за костями. Том 2 - Стивен Эриксон

– Я бы сказал, очень ненадолго.

Удовлетворённый таким ответом, Банашар ничего не стал говорить. Служанка подбежала и вновь наполнила кружку бывшего жреца. Он посмотрел, как она протискивается сквозь толпу – занятая женщина, у которой слишком много дел.

Остров очень просто считать чем-то отдельным – многие островитяне придерживаются этого узколобого взгляда, в основе которого лежат тупое чванство и самозацикленность, – но изоляция всегда поверхностна, это всего лишь обман. Осуши море – и проступит каменистая земля, соединяющая острова и материки; последователи Д'рек, Червя Осени, понимали это достаточно хорошо. Слухи, взгляды, моды, верования и убеждения передавались по волнам, разносились ветром, и те, кто воспринимал их достаточно легко, быстро становились для островитян своими, как если бы они обладали этим пониманием изначально.

Недавно случился погром, и в воздухе до сих пор попахивало золой из Мышатника, где воинственная толпа налетела на немногих оставшихся в квартале виканцев – конюхов, кожемяк, клепальщиков, плетельщиков чепраков. Там была даже старуха, лечившая ломовых лошадей и мулов… С отвратительным рвением их выволокли из жалких обиталищ – всех, от детей до глубоких старцев; разграбили их скудные пожитки, а затем забили камнями прямо посреди улицы. Дома были сожжены дотла.

Колтейн жив, говорили люди. Слухи ползли, что вся эта история – ложь, как и то, что адъюнкт якобы прикончила Ша'ик. Самозванка, как утверждали, искупительная жертва, чтобы армии было на ком выместить гнев. Что до самого восстания, то оно не подавлено, нет.

Бунтовщики попросту испарились, как это у них в обычае, затаились, убрали оружие в ножны, спрятали под телабами. Спору нет, адъюнкт загнала Леомана Кистеня в самый И'гхатан, но и это оказалось обманкой. «Красные клинки» вновь свободно гуляют по Арэну, кости Первого Кулака Пормкваля раскрошены и развеяны вдоль Арэнской дороги, и могильные холмы преданной армии Пормкваля поросли густой травой.

И разве не отправились озабоченные арэнцы на холм, именуемый Паденьем? И не разрыли курган в поисках останков проклятого Колтрейна? А также Бальта, Глазка и Сна? И разве не правда то, что они ничего не нашли? Так что всё это ложь. Негодяи исчезли все до единого, включая Дукера, Императорского историка, который предал не только свою госпожу, но и всю державу – воистину, непростительный грех.

И наконец, последние новости. О незадавшейся осаде. Об ужасающей чуме, поразившей Семь Городов. Разрозненные, бессвязные, слухи эти ворошили тлеющие уголья, подобно кочерге, и от них рассыпались искры во тьме. И чем дальше, тем шире разносились шепотки, звенящие яростной убеждённостью: Ша'ик Возрождённая вернулась и призывает к себе сторонников.

Последние камешки, переполнившие повозку.

В Мышатнике толпу не пришлось натравливать, ей не нужны были вожаки, не нужны указания свыше. Толпа понимала справедливость по-своему, и на этом острове – где зародилась Империя, – правосудие вершили руками, красными от крови. Избитые, изуродованные трупы были сброшены в реку, и без того полную мусора и нечистот, с водостоками под мостами, слишком узкими, чтобы тела унесло в море.

И это тоже было сочтено дурным предвестием. Древнее море отказалось принимать мертвецов. Маэль, напитанный возрождением веры на острове, не пожелал упокоить их в солёных волнах бухты Малаз – какие ещё нужны свидетельства?

Призрак императора был замечен в заросшем саду Мёртвого дома – призрак, пожиравший души убитых виканцев.

Из храмов Д'рек в Джакате и здесь, в Малазе, жрецы и жрицы исчезли, их видели только ночами. По слухам, они охотились на последних виканцев, затаившихся на острове – тех самых, что бежали, узнав о погроме в Мышатнике, – ибо Червь Осени также жаждала виканской крови.

Говорили, толпы скапливаются на старой границе, на материке, у кромки виканской степи, готовые в любой момент устремиться вперёд, дабы стереть с лица земли всех клятых предателей до единого, в их грязных, вонючих лачугах. И разве направила Императрица свои легионы, дабы рассеять это войско? Конечно же, нет, ведь она это одобряла.

Тайшренн, Высший имперский маг, прибыл в Малаз и заперся в Паяцевом замке. Что привело его сюда? И почему его появление было предано огласке, ведь обычно этот загадочный чародей перемещался незримо и действовал во благо Империи где-то глубоко за сценой. На нём зиждилась власть Ласиин, он был её левой рукой – как правой был Коготь. И зачем же он явился сюда, если не для того, чтобы проследить…

Он здесь. Банашар почти физически ощущал присутствие этого ублюдка, зловещую ауру, сгущавшуюся вокруг Паяцева замка, всё темнее, день ото дня, ночь за ночью. И зачем же? О, глупцы.

По той же причине, что и я здесь.

Шесть гонцов на сегодняшний день. Всем было уплачено достаточно, чтобы не сомневаться в их надёжности, и все впоследствии клялись, что передали срочное сообщение дальше – стражу Паяцева замка, согбенному созданию, такому же старому, как твердыня, которую он охранял. И тот, в свою очередь, всякий раз кивал и заверял, что передаст послание Высшему магу лично в руки.

И по-прежнему ни ответа, ни приглашения.

Кто-то перехватывает мои письма. Другого варианта быть не может. Да, несомненно, я был уклончив в словах – но разве я мог иначе? Тайшренн не мог не признать мой знак, он понял бы… с колотящимся сердцем, с проступившей холодной испариной, с дрожащими руками… он бы понял. Мгновенно.

Банашар не знал, что предпринять. Последний гонец был три недели назад.

– Отчаянием от тебя несёт, я гляжу. – Человек, сидевший напротив, вновь растянул губы в усмешке, но, стоило бывшему жрецу поднять на него глаза, и он привычно скользнул взглядом в сторону.

– Да ты влюблён?

– Нет, но мне почти любопытно. Я за тобой наблюдаю уже какое-то время. Ты сдаёшь, но медленно. Обычно у людей это мгновенно. Подняться с койки, подойти к окну, постоять без движения, пялясь в пустоту, чувствуя, как всё внутри рушится почти беззвучно, без шёпота, почти без пыли – просто растворяется в пустоте, и всё.

– Мне больше нравится, когда ты говоришь и думаешь как моряк, – заметил Банашар.

– Чем больше я пью, тем яснее мыслю и твёрже говорю.

– Дурной признак, мой друг.

– Я их собираю. Проклятье ожидания лежит не только на тебе.

– Многие месяцы!

– Годы, в моём случае, – отозвался собутыльник, погружая палец в вино, чтобы выловить упавшего мотылька.

– Тогда это тебе давно стоило бы сдаться.

– Возможно, однако я тут обрёл подобие веры. Недолго осталось, готов поклясться. Уже недолго.

Банашар хмыкнул.

– Утопающий ведёт беседы с глупцом, отличная ночь для попрошаек-акробатов, жонглёров и танцовщиц, где один, там и все, за две серебряных монеты наслаждайся хоть до бесконечности – и я серьёзно про бесконечность.