Вынужденный брак - Екатерина Кариди

Черт, ужасно глупо.

Резко пропало желание кого-нибудь видеть. Ей даже выходить из дома никуда не хотелось. Да еще как-то некстати вспоминались слова Марка, что она под постоянным наблюдением. Значит, где-то рядом с ней люди, которых она не видит, но которые видят её. Тут же всплыл вопрос, а камеры слежения внутри в доме есть???

Аж холодный пот прошиб. Ну нет... Если бы камеры были, Марк наверное, знал бы об этом? Блин! Но это же ЕЁ дом! Это ей в первую очередь должно быть известно!

Отец сказал бы ей об этом. Иначе быть не могло.

Лиза выпрямилась в кресле и нахмурилась. Отец...

Сюрприз. Марк что-то говорил про сюрприз. Хотелось бы верить, что у отца все в порядке. И мама. Господи, как ей хотелось увидеться с мамой, увериться, что с ней все хорошо.

Мысли бродили и так внезапно перетекали из одного в другое, что Лиза уследить не могла. А до вечера еще так далеко...

На всякий случай, она задернула шторы в спальне. Ну, а вдруг.

А домашние дела как-то неожиданно закончились. В доме убралась, даже ужин был приготовлен. Уселась в кресло и задумалась, глядя в окно. Надо чем-то себя занять, ну не спать же ей в самом деле с обеда и до вечера?

Мысль пересмотреть «Гордость и предубеждение» пришла сама собой. Колин Ферт в главной роли, лучший мистер Дарси всех времени и народов. Нет, он вообще не был похож на Марка, а она на Элизабет Беннет. Но что-то такое в их отношениях, неуловимое сходство. Главное, что серий там было много.

***

Когда снаружи послышался шум, и фары прорезали темноту за окном, у Лизы сначала было такое ощущение, что её в ледяное крошево макнули, а потом она просто задохнулась глупым сладким трепетом. И сама не поняла, не успела подумать, а её уже понесло на террасу. Встречать.

Видела, как Марк закрывает ворота гаража, идет к дому, и вдруг он поднял голову. Взглянул на нее и застыл, словно хотел поглотить её взглядом. у Лизы сердце трепыхалось где-то в горле. Только и смогла, что выдавить ему улыбку, и тут же позорно сбежала, потому что страшно было себя.

Страшно того, что с ней происходит. Слишком! Все слишком! Тормозить надо. Тормозить...

Но он уже стоял за спиной. Господи, когда только успел войти в дом...

- Привет, - обернулась Лиза, стараясь совладать с лицом. - Переодевайся, мой руки и иди ужинать.

Даже выдавила улыбку.

А... Как трудно притворяться, что не думаешь только об одном - о том моменте, когда вы окажетесь в постели. Лизе было стыдно этих мыслей, но они прорастали в ней, заставляя быстрее колотиться сердце, щедро наполняя кровью её бедное тельце. Которое сейчас точно жило отдельной жизнью от нее самой, пытавшейся изображать из себя примерную домохозяйку.

И зачем она спрашивается, полезла на верхнюю полку? Хватало же посуды. Ах да, чтобы быть подальше от Марка.

***

Лиза что-то говорила ему, двигалась по столовой. А Марку казалось, он её флюиды кожей чувствует. Смущение, неуверенность и страх, и тайное желание, от которого у нее чуть дрожит и срывается голос.

И границу, которую она поднимает между ними.

Как же с ней сложно...

Продвигаться крошечными шажками, каждый раз отвоевывать заново.

Он целый день был на взводе, и теперь внутренняя потребность побуждала смять к чертовой матери все границы и взять её прямо здесь и сейчас. На этом столе среди тарелок. Или на уголке. Или... Кровь так и вскипала от картин, рисовавшихся в мозгу.

Но он не хотел ломать хрупкое доверие, мостик.

Ей нужно время. Он даст ей время. Но немного, потому что иначе его просто разорвет.

Марк честно хотел вытерпеть весь ужин, потому что ему, что ни говори, все-таки хотелось есть. И наверное, даже смог бы, просто она полезла на верхнюю полку за посудой и чуть не уронила. Пошатнулась. А он мгновенно оказался рядом, поддержать. И уже не отпустил.

***

Раздеть её, впитать глазами, вобрать в себя, выпить сводивший его с ума запах её прекрасного юного тела, добраться до души. А потом пусть будет шторм, в котором её флюиды взбесятся, заливая его ощущениями, как кипящей лавой, до крика. Пусть душа вырвется и зависнет над телом, пьяная от счастья.

Неужели это все от простых поступательных движений? Почему так происходит? Как обычный, немного стыдный, грязный секс может поднять душу на вершины?

Надо прожить сорок лет, чтобы понять, что это бывает великим и священным.

А потом снова смотреть на нее, пить глазами, вздрагивая от атавистической радости дикаря, обнаружившего сокровище.

Рассмотреть всю.

У нее матово-гладкая лишенная растительности кожа на теле. От природы. Только тонкие коротенькие мягкие волоски на лобке, золотистый пушок. Женщины делают эпиляцию там, разные причесочки. Марк этих гладких и стриженных кисок видел-перевидел на своем веку. Ему нравилось, точнее, считал, что так лучше, но по большому счету - все равно.

Сейчас он касался её аккуратных маленьких губок, покрытых коротеньким золотистым пушком, гладил, растирал пальцами влагу, нежил юное тело и балдел от кайфа.

Ей не надо это удалять. Никогда и ни в коем случае. Тут все красиво, именно так, как он не знал, но всегда хотел.

Смущается. Она смущается, а его снова захлестывает страстью.

***

Сегодня было не так как вчера, когда они впились друг в друга, как обезумевшие от голода. Было медленно, тягуче, сладко до умопомрачения. И все равно все сорвалось в дикий шторм, переполнивший её блаженством и совершенно лишивший сил.

А после, уже перед тем как уснуть, он взял её ладонь и прижал сначала к своему члену, а потом их соединенными руками накрыл её промежность. Без слов. Он просто на нее смотрел.

Это... Как ритуал. Какой-то древний, мистический, дикий, первобытный. Такая странная клятва верности тела.

Лиза не знала, что ей теперь думать.

Этим вечером домой вернулся Феликс Серов.

Естественно, супруга (все еще супруга) не ожидала увидеть его в особняке, который привыкла считать исключительно своей собственностью. У него было отдельное жилье, и не одно. Не так уж часто за их совместную жизнь, он подолгу оставался жить там.

Однако Серов был в своем праве. Не впустить мужа в его дом она не могла, как бы ей очень этого ни хотелось. Потому что до возможного раздела имущества дело пока не дошло. Но видеть его здесь - было для Ларисы прямым оскорблением.

И Феликс знал это.

Между ним и женой велась старая война, оба давно уже знали болевые точки друга и с удовольствием на них давили. Однако с некоторых пор у него появилось преимущество.