Агнец - Кристофер Мур

— А ты иди отыщи Третий Номер и приступай к тренировкам на кольях.

— Давай я побрею яка, — вызвался я. — Я уже умею. Джошуа положил руку мне на плечо:

— Со мной все будет в порядке.

— А через месяц, — продолжал Гаспар, — после сбора подаяния вы оба пойдете с группой в горы на особую медитацию. Сегодня начинается ваша подготовка. Два дня вы не будете получать пищи, а еще до заката сдадите мне одеяла.

— Но я ведь уже просветлен, — возмутился Джош.

— Это хорошо. Иди брить яка, — ответил учитель.

Наверное, не стоило удивляться, когда на следующее утро Джош появился в общей трапезной с тюком ячьей шерсти и без единой царапины. Остальные монахи, по крайней мере, не удивились. Вообще-то они даже голов не подняли от своего риса и чая. (За все годы в монастыре Гаспара я убедился, что буддистского монаха удивить невероятно трудно — особенно того, кто натаскан в кунг-фу. Они настолько растворены в каждом данном мгновении, что нужно буквально стать невидимым и неслышимым и только после этого подкрадываться к монаху, но даже тогда наскоков из-за спины и воплей «ага!» не хватит, чтобы растрясти их чакры. Настоящей реакции можно добиться, шарахнув монаха по башке боевой дубинкой, но если он услыхал свист дубинки в воздухе, есть неплохой шанс, что он ее перехватит, заберет и тебя же ею измесит в жидкую кашицу. Поэтому-да, они совсем не удивились, когда невредимый Джошуа принес им шерсть яка.)

— Как? — спросил я, поскольку именно это мне и хотелось узнать.

— Я рассказал ей, что собираюсь сделать, — ответил Джошуа. — И она стояла совершенно неподвижно.

— Ты просто сказал ей, что будешь делать?

— Да. Она не боялась, а потому не сопротивлялась. Весь страх — он от того, Шмяк, что пытаешься разглядеть будущее. А если знаешь, что грядет, бояться нечего.

— Это неправда. Я знал, что будет, а именно: як тебя растопчет, а исцелять у меня не получается, как у тебя. Поэтому я боялся.

— Ой, ну тогда я ошибся. Извини. Значит, ты ей просто не понравился.

— Вот это больше похоже на правду. — Я был доволен, что доказал истину. Джошуа сел на пол напротив меня. Ему тоже не разрешалось есть, но чай пить было можно. — Есть хочешь?

— Да, а ты?

— Умираю от голода. Тебе как спалось? Без одеяла то есть?

— Холодно, только я привык за тренировки и уснул все равно.

— А я пробовал, но всю ночь зуб на зуб не попадал. Джош, а ведь даже зима еще не наступила. Когда выпадет снег, мы же без одеял околеем. Ненавижу холод.

— Ты сам должен стать холодом.

— Знаешь, в просветленном состоянии ты мне больше нравился.

Теперь Гаспар надзирал за нашими тренировками лично. Каждую секунду, пока мы скакали с кола на кол, он нещадно муштровал нас, учил сложным движениям рук и ног. Все это входило в режим кунг-фу. (У меня возникло странное чувство, что эти движения я уже видел: Радость исполняла причудливые танцы в крепости Валтасара. Так Гаспар научил колдуна или наоборот?) Пока мы сидели и медитировали — часто всю ночь напролет, — Гаспар стоял сзади с бамбуковой палкой и периодически колотил нас по головам. Для чего, я так и не понял.

— Зачем он так все время? Я ведь ничего не сделал, — пожаловался я Джошу за чаем.

— Он бьет тебя не в наказание — он бьет, чтоб ты оставался в настоящем мгновении.

— Я и так в нем, и в это самое мгновение мне ужас как хочется вышибить из него все дерьмо.

— Ты это не всерьез.

— Вот как? Мне что, хотеть быть тем дерьмом, что я из него вышибу?

— Да, Шмяк, — мрачно ответил Джошуа. — Ты должен стать этим дерьмом. — Но сохранить непроницаемую физиономию ему не удалось, и он захихикал, прихлебывая чай, а в конце концов не удержался, фыркнул фонтанами горячей жидкости и от хохота повалился на бок. Остальные монахи, которые, очевидно, прислушивались, тоже захихикали. А двое и вовсе покатились по полу, держась за животы.

Очень трудно сердиться в комнате, полной ржущих лысых парней в оранжевых тогах. Буддизм.

Гаспар заставил нас ждать особого паломничества два месяца. Поэтому на монументальную тропу мы вышли в самый разгар зимы. Нас так завалило снегом, что каждое утро приходилось выкапывать тоннели во двор. Но перед тренировкой мы должны были очистить от снега всю площадку, поэтому часто начинали далеко за полдень. Бывали дни, когда ветер с гор дул так злобно, что в метели мы не могли разглядеть собственных носов, и Гаспар придумывал для нас упражнения внутри.

Одеяла нам с Джошем не вернули, поэтому я каждую ночь дрожал на полу, пока не засыпал. Хотя все бойницы заложили ставнями, а в жилых кельях горели жаровни, зимой не удавалось достичь ничего похожего на телесный комфорт. К моему облегчению, на остальных монахов холод тоже действовал: я заметил, что общепринятая поза на завтраке — обернуться всем телом вокруг чашки горячего чая, чтобы ни гран тепла не ускользнул. Если бы в трапезную вошел кто-нибудь посторонний и увидел всех нас в этих оранжевых тогах, он бы решил, что забрел на грядку гигантских дымящихся тыкв. Хотя остальные, включая Джошуа, похоже, находили какое-то спасение от холода в медитации: как мне говорили, они достигли того состояния, когда могут сами вырабатывать тепло. Такой дисциплиной я пока не овладел. Иногда я даже подумывал забраться в узкую глубину пещеры, где на потолке в спячке комками меха и кожи висели сотни пушистых летучих мышей. Вонь там, должно быть, кошмарная, но по крайней мере тепло.

Наконец пришел день паломничества, но к производству собственного тепла я приблизился не больше, чем в начале тренировок. Поэтому мне стало несколько легче, когда Гаспар подвел нас пятерых к шкафчику и выдал каждому гетры из ячьей шерсти и сапоги.

— Жизнь — страдание, — изрек он, вручая Джошу экипировку. — Но целесообразнее терпеть ее с ногами, чем без ног.

Вышли мы на рассвете, хрустально-ясным утром. Всю ночь зверский ветер сдувал с горы снег. Гаспар повел нас вниз по склону к деревне. Иногда мы брели по пояс в снегу, иногда перескакивали с валуна на валун: вдруг стало ясно, что наши тренировки по колоскака-нию не так уж и бесполезны и вообще довольно практичны. Если бы какой-нибудь валун под нами обрушился, нас бы запросто похоронило в ущелье под полусотней футов снега.

Селяне встретили нас великой радостью — выходили из каменных жилищ, обложенных дерном, и наполняли наши мисочки рисом и корнеплодами, дребезжали латунными колокольчиками и в нашу честь дули в ячий рог. А потом юркали обратно в дом, к очагам, и захлопывали дверь, чтобы не выпускать тепло. Однако праздник оказался скоротечным. Гаспар привел нас к дому беззубой старухи, с которой мы с Джошем когда-то познакомились, и мы расположились на постой в ее сараюшке, на соломе рядом с козами и парой яков. (Ее коровы были значительно меньше тех, что мы держали в монастыре, и гораздо больше походили на обычный домашний скот. Впоследствии я узнал, что наши были потомством диких яков, обитающих на высоких плоскогорьях, а ее порода приручалась и выводилась уже тысячу лет.)