Чуроборский оборотень - Елизавета Дворецкая

А ловцы в беседе рассказывали, что след волчьей стаи привел их в лесные края между займищами Моховиков и Вешничей. Ничего нового в этом не было – уже не первый год отсюда доносился вой выводка. У Моховиков разгорелся жаркий спор.

– Облаву, облаву на них! – говорили одни. Больше всех горячился Привалень, потерявший сына в той превращенной свадьбе, и Долголет, сильно помрачневший и озлобившийся после смерти Горлинки. – Выбить всю стаю, чтобы духу волчьего у нас не было! И чего только ждали – дивно еще, что всех нас не передрали Хорсовы псы!

– Да и нам не лезть бы самим на рожон! – отговаривали их другие, особенно осторожный дед Взимок. – Нас ведь не трогают, ни скотины нашей не дерут, ни дичи сильно не травят. Авось обойдется!

– А меня сегодня? – кричал Привалень. – А лошадь!

– Так ведь жив ты! – словно сам Привалень этого не знал, убеждал его Прапруд. – Сам ведь говоришь – со шкурой ехал! Да с тебя и человек за такое шкуру бы спустил, а эти не тронули!

– Сегодня не тронули, а завтра тронут! А весной щенки опять родятся – вот и прощай, скотинка!

Общим голосом Моховики решили устроить облаву. Ловцы заметили место, где волки устраивались на дневку, и там их решено было брать через день-другой.

Тем временем близилась ночь, женщины в каждой избе собирали ужин. Дочь Долголета, Веснавка, после Горлинки оставшаяся старшей, пришла звать отца домой. Проходя мимо беседы, она заметила под стеной тусклый красноватый отблеск. Испугавшись, что это тлеет отлетевший уголек, она быстро шагнула туда и протянула руку. Пальцы ее нежданно коснулись чего-то лохматого, теплого, и девушка вскрикнула от неожиданности.

И тут же темная тень зверя метнулась мимо нее к тыну. Веснавка кричала, не помня себя, из беседы бежали мужики. Дверь распахнули, и в свете из беседы стало видно, что на снегу перед воротами стоит крупный сильный волк. Обернувшись на крики, он посмотрел на людей, блеснули его клыки, словно в усмешке. И раньше, чем люди опомнились, волк взлетел в длинном прыжке, перемахнул через тын и пропал.

– Вот, а вы говорите – не трогают! – толковали Моховики, когда общее потрясение прошло. – Уже и на двор к нам влез. Поглядеть, не задрал ли скотины какой! Им спускать – в самих избах нас рвать станут!

Теперь уже никто не возражал против волчьей охоты, и решено было не медлить.

Добежав до опушки, волк замедлил шаг и посмотрел через плечо назад. Со двора займища долетали беспорядочные крики, всполошенный лай собак, но ворота оставались закрытыми, в погоню никто не спешил. Еще бы – ловить волка ночью в лесу не будет и дурак, а Моховики, наученные бедами начала зимы, вовсе не были дураками. Волк повернулся к займищу и сел на снег. Он сидел на краю опушки, на меже* человеческого и лесного миров, и это было самое подходящее для него место. Как раз на этой грани он и жил всю жизнь и только здесь сейчас почувствовал себя на месте. Сам он был скрыт в тени деревьев, но вся широкая поляна перед займищем и тын были ему хорошо видны.

Волк устроился поудобнее в обтаявшем снегу, словно собирался ждать долго, и вдруг совсем не по-звериному вздохнул. Он узнал уже все, что было нужно, мог уходить назад в чащу, где ждала его волчица с переярками, но не уходил, словно какое-то проклятие держало его возле займища.

Он вовсе не собирался оставаться возле Белезени. И раньше он знал, что здешние угодья прочно заняты стаями и чужаков здесь не примут. Он хотел быть один, совсем один. Но по пути через лес он встретил волчицу и двух переярков. Сначала они приготовились к драке, собираясь изгнать чужака из своих угодий, но распознали, что перед ними одинец, да еще и оборотень. «Моего волка убили люди! – рыча от бессильной ненависти, рассказала ему волчица. – Оставайся с нами и помоги мне прокормить будущих щенков. Иначе Белый Князь прогонит тебя».

Огнеяр не хотел брать на себя прокорм чужой стаи, но при мысли о Белом Князе призадумался. Встреча с ним ничего хорошего Огнеяру не обещала, но как ее избежать, если теперь он тоже принадлежит к Хорсову стаду? Будучи человеком, Огнеяр сам был из княжеского рода и никого не признавал выше себя. Но теперь, в волках, все изменилось. Он больше не был княжичем – он был одним из тысяч волков, да к тому же еще оборотнем, успевшим поссориться с Белым Князем.

«Соглашайся, перевертыш! – вслед за матерью повизгивали оба переярка. – Мы попросим за тебя, и тебе позволят здесь остаться. А не то тебе придется уходить дальше, а там живет Дивий Дед!» При мысли об этом оба переярка заскулили от страха и поджали хвосты. Им очень хотелось получить нового вожака взамен погибшего отца, такого же сильного, опытного и осторожного, который найдет им добычу и позволит не стать добычей ловцов-людей.

И Огнеяр остался. Волчья семья давала ему право жить в Хорсовом стаде и придавала известный вес – даже Белый Князь к нему не придерется, раз он честно кормит и защищает волчицу и ее детей.

А в глубине души Огнеяр был даже рад, что нашелся повод не уходить далеко от Белезени. И даже не старый леший Дивий Дед его пугал, хотя того очень и очень стоило бояться. Он не хотел прощаться с этими местами, которые заняли так много места в его человеческой памяти.

Огнеяру и раньше случалось бегать в волчьей шкуре, но никогда еще – так долго. Теперь его время делилось на поиск добычи, еду и отдых. Думать ни о чем другом было не нужно, но не думать он не мог. Часто, вместо того чтобы дремать с набитым брюхом, он вспоминал свою человеческую жизнь и никак не мог убедить себя, что она кончилась. Она стояла перед ним во всех звуках, красках и ощущениях, Огнеяру казалось, что он только спит и во сне видит себя волком. Ему не давали покоя мысли о том, что люди остались должны ему, и о том, что он остался должен людям. Неизмир и Светел – неужели они так и останутся хозяевами в Чуроборе, словно древний род Славояричей, род Радогора и Гордеслава, прервался без следа? А мать – ведь она любит и ждет, беспокоится о сыне, которым наградили и наказали ее боги. А прежняя, человеческая Стая? Что с ними сталось без него? Огнеяр слишком верил в преданность своих названых братьев-кметей, чтобы думать, будто кто-то из них остался служить Неизмиру. Большинство кметей были из воинских родов и ничего, кроме ратной службы, не знали и не желали. Ну, Тополь из боярского рода, не пропадет, Недан пойдет в помощники к отцу-ведуну. А Утреч? Его отец и по се поры обхаживает княжеских лошадей. Но после гридницы Утреча в конюшню уже не загнать. Так что же ему, в скоморохи идти? А остальным? Огнеяр знал, что кмети остались верны ему. А он им? И совесть, человеческое чувство, неведомое зверям, не давало ему наслаждаться звериным счастьем сытости и покоя.

Не понимая, отчего он не спит после удачной и утомительной охоты, подруга-волчица тыкалась мордой ему в бок и заглядывала в глаза. Огнеяр рычал что-то успокаивающее, опускал морду на лапы и притворно закрывал глаза. Его лесная подруга была сильна, умна, осторожна, но разве она могла заменить ему Милаву? Огнеяр не хотел о ней думать, но не мог забыть. Стыд и досада на самого себя терзали его при воспоминаниях об их последней встрече. Он дурно обошелся с ней, плохо простился – ее любовь заслуживала лучшего обращения. Богиня Лада оказалась к нему безжалостна и не позволяла предать забвению ее дар. И бывало так, что вечерами Огнеяр прокрадывался к займищу Вешничей, садился на опушке и долго смотрел на темный тын. Конечно, на ночь глядя никто не показывался, но Огнеяру достаточно было знать, что Милава здесь, близко. Его тянуло завыть от тоски, пожаловаться Числобогу*, который вел по темному небу бледное серебряное колесо, считая ночи и месяцы волчьей жизни Огнеяра. Тоскливый вой рвался из груди, но Огнеяр сдерживал его – собаки услышат. Всю жизнь по-волчьи презирая собак, теперь он был принужден по-волчьи их опасаться.