Традиции чекистов от Ленина до Путина. Культ государственной безопасности - Джули Федор

Многие новые авторы, пишущие на эту тему, также стараются поставить под сомнение значимость диссидентского движения в более широком историческом плане. Диссидентам в подобной литературе приписывается преувеличенное чувство собственной важности, которое поддерживалось непомерным вниманием к их особам. Благодаря такой позиции авторов с диссидентов снимается мантия героев, и они в конечном счете выглядят неуместно. Так, например, Сидоренко высмеивает самомнение диссидентов. Он пишет, что на самом деле для Андропова большинство диссидентов были лишь досадной помехой, не более[857].

Архивные материалы, ставшие известными в последние годы, этого не подтверждают. Напротив, они демонстрируют, как много времени посвящало советское руководство обсуждению проблемы диссидентского движения. Сам Андропов заявлял, что режим не может позволить себе пренебречь хотя бы одним диссидентом[858], а в публичных посланиях называл борьбу с диссидентами одной из важнейших задач КГБ[859].

В преддверии празднования 90-летия со дня рождения Андропова летом 2004 года ФСБ рассекретил избранные документы периода его председательствования в КГБ[860]. На них опирался Борис Прозоров, социолог с 30-летним чекистским стажем[861], в своей книге «Рассекреченный Андропов: взгляд извне и изнутри», отрывки из которой публиковались в российской прессе в 2004 году.

По мнению Прозорова, рассекреченные документы прежде всего подчеркивают внешнюю угрозу безопасности, которую представляли собой диссиденты той эпохи. Он утверждает, что роль диссидентов в истории требует пересмотра, поскольку диссиденты на самом деле были настоящей пятой колонной[862]. Он всячески старается подчеркнуть, что Андропов фокусировал внимание только на тех советских гражданах, которые были связаны с западными разведслужбами[863]. Знакомая позиция — Андропов сам говорил о диссидентах в таком ключе, например в выступлении на 100-летнем юбилее со дня рождения Дзержинского в 1977 году[864]. По сути, это возврат к официальной позиции позднесоветской эпохи, в соответствии с которой борьбу за права человека следует рассматривать в контексте безопасности, а не демократии[865]. Возврат, во время которого печально известные охотники за диссидентами продолжали занимать ключевые государственные посты в эпоху Ельцина[866]и Путина[867].

Несмотря на попытки очернить или умалить диссидентское движение, новые трактовки позднесоветской истории невольно подтверждают непреходящую нравственную силу наследия диссидентов. Так, знаменитое утверждение Сахарова о том, что КГБ был единственной некоррумпированной государственной структурой Советского Союза, приводится в новой чекистской литературе очень часто[868], что, по сути, является молчаливым признанием нравственного авторитета Сахарова. О том же самом свидетельствует стремление улучшить репутацию Андропова, приписывая ему симпатии по отношению к Солженицыну.

Путин тоже обращается к нравственному авторитету Сахарова. Шаги в сторону укрепления культа Андропова уравновешиваются жестами в сторону человека, которого Андропов называл «врагом народа номер один». Как отмечает Ричард Саква, всего через несколько недель после восстановления памятной доски Андропова на Лубянке Путин возложил цветы на могилу Сахарова[869], а сообщения о планах возвести памятники Андропову и Сахарову в Москве появились в прессе в 2003 году одновременно[870].

Для культа Андропова (по сравнению с культом Дзержинского) характерны более приглушенные тона, меньшие пылкость и эмоциональная насыщенность. Если в образе Дзержинского сочетаются крайности — жар и холод, тьма и свет, пламя и лед, то образ Андропова рисуется в характерных для позднесоветской эпохи оттенках серого и красного. Стилизованная фигура Андропова, невозмутимого, в сером костюме, очках и с брюшком, — это воплощение органов безопасности последних лет советской власти.

На первый взгляд имидж Путина с его резкостью и нарочитой мужественностью имеет мало общего с образом Андропова, но преемственность между Андроповым и уважаемым, трезвым, «разумным» лидером, который стремился спасти страну, используя «чекистские методы», обеспечивает важную опору легитимности Путина. Как и Дзержинский, Андропов охраняет границу между (законной) силой и (беззаконной) жестокостью. В символическом смысле Путин в долгу перед двумя этими чекистскими авторитетами.

Проблема безопасности и духовные ценности общества взаимно определяют друг друга.