Любовь Орлова - Александр Хорт

– Любовь Петровна, хорошо бы закончить каким-то пожеланием.

– Да, разумеется. Я прошу через газету «Грозненская правда»…

– «Грозненский рабочий».

– Простите. «Я прошу через газету „Грозненский рабочий“ передать мой горячий привет трудящимся дважды орденоносного Грозного».[56]

Самое странное, что, несмотря на войну, когда, казалось, все перемешалось, нарушены все связи, то и дело менялись адреса, артистка по-прежнему получала много писем. Самые интересные из них Любовь Петровна сохранила у себя, да вот – в который раз приходится пожалеть – архив ее пропал. Только благодаря биографам Орловой малая толика переписки была опубликована, поэтому можно услышать голоса, обращенные к ней. Приведем одно из них, напечатанное в книге Ал. Романова. Его написал военный комиссар арсенального гарнизона Рудой в Тбилиси, где гастролировала Любовь Петровна. Он просил ее уточнить дату и время приезда в их часть, с обезоруживающей простотой писал, как личный состав готовится к встрече:

«Красноармейцы готовят клуб, жены командиров убирают сцену и украшают ее цветами. Красноармеец тов. Нижерадзе, руководитель красноармейского духового оркестра, готовит к встрече с Вами новый марш. Красноармеец тов. Дорохвелидзе готовит хороший букет цветов, который он будет вручать Вам, а красноармеец тов. Гросман уже написал приветственное письмо, которое прочитает с красноармейской сцены и вручит Вам на память».[57]

В сентябре 1943 года Александров получил новое назначение – ему было предписано вернуться в Москву, чтобы возглавить «Мосфильм» в должности художественного руководителя студии. Супруги вернулись в свою квартиру в бывшем Глинищевском переулке, статус которого повысился – теперь он назывался улицей Немировича-Данченко в честь одного из ее учителей, скончавшегося несколько месяцев назад – 25 апреля. Хотя у Владимира Ивановича был преклонный возраст, 84 года, однако он держался молодцом, не любил, когда его поддерживали под руку или подсаживали в машину. Как-то пошел один на балет в филиал Большого театра. Не через главный – через служебный вход. Где-то на плохо освещенной лестнице он споткнулся, упал и сильно ушибся. Через несколько дней один из создателей МХАТа умер.

В Москве Орлова и Александров с головой окунулись в работу. На «Мосфильм» начинали возвращаться из эвакуации творческие коллективы, и художественному руководителю требовалось следить за всеми готовящимися фильмами. Это «Кутузов», «Нашествие», «Зоя», «В шесть часов вечера после войны», «Здравствуй, Москва!». Один из александровских учеников К. Юдин завершил прерванные войной «Сердца четырех» и теперь ставил «Близнецов». Много сложностей было со второй серией «Ивана Грозного». По иронии судьбы при запуске картины художественным руководителем «Мосфильма» был Эйзенштейн, а при выпуске – его бывший оруженосец Александров. Однако сейчас между ними были натянутые отношения. Сергей Михайлович был сильно обижен, можно даже сказать, разозлен тем, что соратник пустился в самостоятельное плавание… Тем не менее Григорий Васильевич помог картине бывшего шефа избежать ряд опасностей при прохождении через цензуру.

Как и у мужа, в Москве жизнь Любови Петровны тоже не стала спокойнее. Наоборот – если раньше ареал ее гастрольной деятельности был в какой-то степени ограничен южным регионом, то сейчас площадкой для нее стала вся страна. Приходилось ездить на дальние расстояния, поэтому нагрузка увеличилась.

В конце 1944-го произошло большое несчастье – вскоре после возвращения из эвакуации, в возрасте 77 лет скончалась Евгения Николаевна. Орлова очень любила свою мать, и эта потеря выбила артистку из колеи, сделала мрачной и раздражительной. Всякое общение стало для нее в тягость. Однако на людях она старалась не показывать траурное настроение, к тому же работа в известной мере отвлекала от тягостных мыслей.

Любовь Петровна выступала практически на всех фронтах: под Минском и Киевом, Орлом и Белгородом, Харьковом и Курском. И так до последнего дня войны. Когда Красная армия освобождала европейские страны, их сопровождали актерские фронтовые бригады, в которых состояла и Любовь Петровна. Поскольку передвижение было связано со многими сложностями, артистам оформляли необходимые документы. В книге Н. Голиковой приводится текст удостоверения: «Предъявитель сего полковник административной службы Орлова Любовь Петровна является представителем Комитета по делам кинематографии и командируется в город Берлин, в войска для выполнения специального задания. Начальникам армий, военным комендантам оказывать полковнику Орловой Л. П. всяческое содействие в выполнении возложенного на нее задания. Начальник тыла Народного комиссариата Обороны СССР».[58]

Строго говоря, в то время должность «главного тыловика», которую занимал генерал армии А. В. Хрулев, называлась иначе – начальник Главного управления тыла Красной армии (с 1946 года – начальник тыла Вооруженных сил СССР). К тому же во всех других документах, которые мне удалось посмотреть, Орлова везде проходит как невоеннообязанная. Поэтому можно предположить, что такая справка была выписана артистке формально. И все равно, ее полковничье звание было для советских артистов явлением уникальным, подчеркивающим первенство Орловой в отечественном киноискусстве, на которое пока что никто не посягал.

Что-то физики в почете.

Что-то лирики в загоне.

Дело не в сухом расчете,

Дело в мировом законе.

Борис Слуцкий. Физики и лирики

В жизни страны наступила счастливая светлая пора, которая оказалась слишком короткой, – послепобедная эйфория. Несмотря на саднящую душу память о погибших, на полуголодное существование в стесненных жилищных условиях, у людей появилась надежда на будущее, на постепенное улучшение жизни. Осталось еще немного потерпеть – нужно ликвидировать последствия войны, восстановить разрушенные предприятия, построить новые дома, работать, лечить инвалидов, растить детей.

В своей последней работе «Глазами человека моего поколения» Константин Симонов писал: «Как я помню, и в конце войны, и сразу после нее, и в сорок шестом году довольно широким кругам интеллигенции, во всяком случае, художественной интеллигенции, которую я знал ближе, казалось, что должно произойти нечто, двигающее нас в сторону либерализации, что ли, – не знаю, как это выразить не нынешними, а тогдашними словами, – послабления, большей простоты и легкости общения с интеллигенцией хотя бы тех стран, вместе с которыми мы воевали против общего противника. Кому-то казалось, что общение с иностранными корреспондентами, довольно широкое во время войны, будет непредосудительным и после войны, что будет много взаимных поездок, что будет много американских картин – и не тех трофейных, что привезены из Германии, а и новых – в общем, существовала атмосфера некой идеологической радужности, в чем-то очень не совпадавшая с тем тяжким материальным положением, в котором оказалась страна, особенно в сорок шестом году, после неурожая».[59]