Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между - Ярослав Гжендович

Долго я не выдержал. Самое худшее, что можеь быть в подобной ситуации, это сидеть, как крыса в норе и ждать приговора.

Стрельба звучала как-то отчаянно. Поначалу бешеным стаккато, потом реже, а под конец были слышны лишь одиночные выстрелы.

Все более редкие.

Я огляделся по землянке в поисках какого-нибудь оружия и, в конце концов, его нашел. Немецкий автомат МР-40, неправильно называемый "шмайсером". Такие до сих пор я видел только в кино. Я схватил его, удивляясь тому, что тот такой длинный и неудобный, оттянул затвор, после чего осмотрел в поисках какого-нибудь предохранителя.

Осторожно приоткрыл стволом сбитые из досок двери и выглянул.

Всю территорию лагеря покрывали тела. Среди них поднимался туман и клубы дыма. Тела лежали повсюду, неподвижные и выкрученные, все гуще, чем ближе к землянке, ну у порога лежал самый настоящий вал трупов. На ступенях я обнаружил лишь согнутый дугой автомат ротмистра и его рогатывку с орлом.

Посреди плаца стояли Плакальщики. Тот громадный, спереди, как обычно затопленный в черноте капюшона, со спрятанными в рукавах ладонями. За ним – четверо остальных, с факелами.

Я поднял ствол автомата и дрожащим пальцем нащупал спусковой крючок. Достали меня, все-таки. Теперь уже от них не вывернуться.

Монах рванул ко мне размазанным, неожиданным движением, не успел я и мигнуть, и оперся грудью о конец ствола.

Я нажал на крючок, но, прежде чем выгнутый кусок стали выполнил полный ход, раздался треск. Вылет ствола покрылся пятнами ржавчины, которые поползли в мою сторону, словно лишай покрыли камеру замка и обойму; пятна ржавчины превратились в раковины, потом в дыры; оружие распалось на хлопья ржавчины и рассыпалось, становясь тем, чем было на самом деле. Горсткой окиси железа, рыжей пылью на моих ладонях. Прошлым. Старым следом на земле.

Конец.

Мне конец.

Он забрал Ка оружия, а сейчас отберет мое.

Монах повернулся к своим, что-то быстро и не слишком понятно произнес. На каком-то древнем языке, из которого я понял только "сам", "говорить" и "время". Я даже не сориентировался, был ли этот язык арабским арамейским, древнегреческим или каким-то латинским жаргоном. Я знал лишь то, что распознаю часть звуков.

Плакальщик слегка подтолкнул меня и вошел со мной в землянку, закрывая дверь.

Я уселся. Здесь было настолько тесно, что практически невозможно было стоять. Монах заполнил собой вход, запирая его словно черный камень. Мне сделалось душно, как тогда, в мешке дя трупов.

Плакальщик как-то протиснулся за стол и сбросил капюшон. Я же резко втянул воздух.

Выглядел он будто статуя, сложенная из маленьких кубиков покрытого трещинами старого гранита. Словно живая, очень древняя и покрытая эрозией скала.

- Феофаний… - прошептал я.

- Выходит, о Феофании ты слышал, - произнес тот скрежещущим и гулким, словно это со дна пещеры голосом. – Нет. Я не он. Я отец Ян. Изображал из себя католического монаха, но на самом деле моим братством является орден Терниев. Я его Великий Пресвитер. Уже много лет. Это означает, что я был ним, прежде чем умер. Я сделал все, как учил Феофаний, и остался здесь. Здесь, в чистилище! Для того, чтобы его стеречь. Так я хотел сделать, и так и сделал. Но… скажи мне, фальшивый спаситель, самозванец, похититель душ, что со мною сталось?! Во что я превращаюсь?!

Он вытянул в мою сторону потрескавшуюся гранитную ладонь. Он становился тем, чем чувствовал себя, и чем был по сути дела. Вот и все дела.

- Я не знаю, где находится книга, - сказал я. – Вся эта охота не имеет смысла. Только лишь недавно до меня дошло, какая книга вам нужна. Михал нашел ее, наверняка. Только не знаю, то он с ней сделал. Наверное, отдал своему настоятелю. Он был службистом.

- Неважно! – крикнул Плакальщик, с явным тоном истерии в голосе. – Настоятелю не отдавал. Неважно. Но скажи, что со мной творится? Я становлюсь демоном? А я – Пресвитер! Я страж чистилища! Не проклятый! Я из числа посвященных. Пережил собственную гнозу[21], и все напрасно. Я вступил сюда сам по себе! Сам! Не так должно было быть!

- Добро пожаловать в мире Между, - язвительно бросил я.

- Ты дьявол? Заточил меня?

- Я простой перевозчик. И ты прекрасно об этом знаешь.

- Я готовился к этому всю свою жизнь, - заявил монах старческим, гранитно скрипящим голосом. Неожиданно все высокомерие из него испарилось. – Я должен был сделать то, чего до меня не достиг ни один Пресвитер Братства Терниев. Перейти в чистилище после смерти и предпринять службу здесь. И я достиг этого. Только я все так же усталый и измученный старец. Старец, который сал окаменевать. Все, чего я коснусь, распадается в пепел. Я здесь один. Сам, среди темноты, пепла и пыли. Поначалу я узнал о теб, похитителе душ, и я знал, что ты был приятелем того монашка, который украл книгу. Я уже не хочу тебя уничтожить. Мне хотелось пленить тебя здесь и дать тебе то, на что заслуживает тот, кто ради мамоны отвращает приговоры Наивысшего. Я хотел дать тебе терновый крест. Тот самый, который выслал тебе во сне. Но я превращаюсь в камень. И я пленен в камне. В отвратительном, материальном мире. Это должен был быть мир духа, но до сих пор остается клоакой материи. Все так же я остаюсь творением искалеченного Демиурга. Потому я прихожу к тебе, похитителю душ, и прошу. Нет – умоляю: высвободи меня отсюда! Высвободи меня от камня. Высвободи меня из этого ада. Умоляю! Я, Пресвитер Братства Терниев, умоляю тебя, перевозчик. Высвободи меня. Освободи мою искру и позволь ей возвратиться к Духу.

Он склонил каменную голову и сидел так какое-то время, я же, остолбенев, глядел на него. Сунул руку в карман болоньевой куртки м нашел Ка сигареты. Закурил. В мире Между на вкус та была такой же, как и в реальном мире.

Старец сидел со склоненной головой, издавая из себя странные, скрежещущие звуки. Смеялся? Издевался надо мной. Лишь через какое-то время до меня дошло, чтокаменный монах пытается плакать.

- Я думал, что встречу здесь Феофания, - приглушенным голосом сообщил он. – Но тот ушел. Написал в книге, что необходимо сделать, чтобы не попасть в чистилище, но я его не послушал. Меня убила гордыня. Мне хотелось вступить сюда так, как я вступал при жизни. Но после смерти все иначе. Я пленен. Осужден. До меня дошло, чем является вечность. Умоляю, освободи меня.

- Вначале разреши мне переправить партизан, - потребовал я.

- Но ведь мы их всех убили.

- В чистилище? Или, точнее, в мире Между? Не надо смеяться. Быть может, некоторые и прошли, но остальные прямо сейчас восстановятся. Раздолбанные, израненные, но сейчас же начнут собираться. Я хочу их перевести. Они мне заплатили, так что я им должен.

- И что с того, что заплатили? Переправь меня! Я тоже тебе заплачу.