Грязное мамбо, или Потрошители - Эрик Гарсия

— Цапнул, хапнул и слинял, — сказал я по возможности бодро.

Джейк засмеялся — невесело, как мне хочется думать, — и хлопнул меня по спине. Мы соприкоснулись большими пальцами и обнялись, как друзья, которые знают, что пройдет много времени, прежде чем они снова увидятся. Джейк кинул на прилавок несколько купюр и вышел из бара.

Я до сих пор ношу в кармане его визитку.

Прошел еще один день. Скорость печати упала до улиточной. «Кенсингтон-VIII» не нравятся ультрасовременные собратья-механизмы; не иначе стыдится своих молоточков и чернильной ленты, грохота и звоночков. А надежное убежище, прежде такое уютное, начинает давить на виски и кажется тесным и душным.

У нас с Бонни настоящая идиллия. Не жизнь взаймы, а медовый месяц. Мы разговариваем, едим, пьем, занимаемся любовью. Поздно ночью, когда склад запирается и автоматический таймер включает освещение, я ложусь на нашу полку, кладу голову на мягкий живот Бонни и засыпаю под звуки ее искорганов, посвистывающих и потрескивающих в прекрасной гулкой симфонии.

Завтра планируем наведаться к аутсайдеру; Эсбери уже должен подыскать нам другой тайник. После этого, решили мы, найдем способ выбраться из города и, если получится, из страны. Работников аэропорта можно не опасаться, разве что союз развяжет одну из своих двухнедельных охотничьих сессий на большую сотню. В принципе у нас будут шансы, если разживемся генератором помех и фальшивыми документами. Эсбери наверняка с этим поможет — у аутсайдеров друзья в каждом темном закоулке жизни.

А потом мы уедем в… не знаю — Южную Америку, Мьянму, не суть важно.

Говорят, будто в южных морях есть остров, куда еще не добрался прогресс, девственные земли, где до сих пор делают операции на открытом сердце и подключают людей к аппаратам размером со слона. Если это правда, мы отыщем тот остров. Сменим имена, изменим лица, осядем, родим детей, откроем магазины сувениров для туристов на пляже. И будем жить на полную катушку, пока не откажет все немеханическое, счастливые и невыпотрошенные.

Я хорошо знаю, что замечтавшихся убивают первыми. Стало быть, пойдем дальше. Дальше, я сказал!

Мы с Венди тоже мечтали — ну, когда я был поздоровее. В нас жили надежды, желания и, несмотря на мой возраст, планы родить детей. Питер уже почти вырос, когда я женился в пятый раз; пора было подумать о том, чтобы ввести в игру других карапузов.

Мы познакомились на похоронах, едва гроб опустили в могилу. Я присутствовал как бывший работник покойного, Венди — как его дочь. Ее отец являлся боссом моего босса в Кредитном союзе, и хотя мы с Венди не были знакомы, я бесчисленное количество раз слышал от старика о ее молодости, красоте и светлой голове.

Постояв у могилы, я пошел налево, Венди — направо, и мы столкнулись под баньяном-переростком, ронявшим капли уже закончившегося дождя. Я извинился, она тоже извинилась, и дело кончилось чашечкой кофе с пончиком в закусочной еще до того, как мы выяснили, какое отношение имеем к усопшему.

С Питером она обращалась как с редким подарком — красивый юноша, которого можно купать в своей любви и привязанности, и ее не меньше моего задело, когда он перестал заходить, звонить и прекратил со мной общаться. Это случилось незадолго до того, как я перешел на нелегальное положение, подписав предварительно бумаги о разводе в том самом захудалом среднезападном мотеле, где нашел когда-то летающих братьев Мюллеринг. На этот раз он пригодился мне в ином качестве: я просидел там неделю, прежде чем отчалить на поиски других надежных нор.

Я могу позвонить Венди, и она меня примет. Спрячет, если я попрошу, несмотря на положенное за укрывательство наказание. И когда они придут забрать мое сердце, бросится на скальпель биокредитчика, лишь бы спасти мне жизнь. Пожертвует собой ради меня. Не думаю, что способен сделать для нее то же самое. Вряд ли я бы пожертвовал собой ради любой из них.

Все они чем-то жертвовали ради меня.

Бет: прежде всего своей карьерой. Своей свободой.

Мэри-Эллен: своими этическими принципами. Своим моральным стержнем.

Мелинда: лучше не вспоминать.

Кэрол: привычным стилем жизни.

Венди: надеждами на будущее.

Теперь я это вижу, замечаю смутное пятно на том, что когда-то было четким представлением о моих бывших женах. Я так удачно изложил свою историю, так виртуозно расписал всех пятерых вдоль и поперек, порядком окарикатурив, а теперь ко мне приходит понимание и заставляет увидеть полутона в черно-белом мире. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее клюю носом. Хватит думать. Хватит печатать.

Мы сменили квартиру. Слишком устал, чтобы объяснять. Бонни жива, я тоже. Пока этого достаточно. Это даже больше, чем я мог надеяться.

* * *

Через два часа я буду мертв. Это мое добровольное решение, принятое после долгого дня трудных размышлений. Я его искренне приветствую. Оно не затронет никого другого и станет первым шагом на пути к исправлению всего, что я сделал в жизни неправильного. Через два часа я приеду к офису Кредитного союза, подойду к моему лучшему и самому старому другу Джейку Фрейволду и обнажу грудь навстречу его талантливому скальпелю. За остальное я уже не в ответе.

Я решил печатать два часа без перерыва. За это время попытаюсь изложить вчерашние события, стуча по клавишам «Кенсингтона-VIII» как можно тише, чтобы не разбудить Бонни — она спит через две койки. Как приятно снова лежать в настоящей кровати!

Мы в больнице — Святой Анны, кажется, — скрываемся на этаже, где обычно держат запасы лекарств и припасов. Здесь есть пустой чулан для швабр, и, несмотря на относительную тесноту, это дворец по сравнению с гейблмановой полкой или гостиницей на Тайлер-стрит. Такая роскошь под занавес, такое изобилие…

Седьмое небо, мамочка. Вершина счастья.

Хватит сидеть в четырех стенах, пора попытать удачу во внешнем мире. Эсбери обещал подобрать нам пару надежных мест, нужно только забежать к нему домой, чтобы получить координаты. Жалко было оставлять безопасную полку, де-факто ставшую нашим домом, но охранница уже нервничала, что гости засиделись, да и у меня появились сомнения в безопасности складского комплекса. Я начал слышать шумы по ночам, шаги в темноте, знакомое электронное жужжание, сотрясающее стены. Лучше уйти. Сменить географию.

Опустив головы, торопливой походкой, избегая смотреть в глаза встречным, мы спешили по городским улицам, направляясь к метро. Уже наступил утренний час пик, и нас затерли в толпе, сдавив толстыми пальто, портфелями — и вонью. Я не принимал душ больше двух недель и с трудом могу себе представить достойные Книги рекордов Гиннесса сроки, в которые кое-кто из пассажиров обходится без ванны.

Поезд мчался под землей, везя нас в район, где жил Эсбери. За три остановки до выхода меня постучали по плечу и назвали по имени. Я притворился, будто не слышу, зачитавшись схемой метро, но меня постучали настойчивее и окликнули громче.