Дружина особого назначения. Книга 2. Западня для леших - Иван Алексеев

– Третий и четвертый десяток моей сотни немедленно снять с облавы, построить здесь (он указал рукой на площадку перед кабаком) при конях в полном вооружении. Пятому и шестому десятку сопровождать особников в усадьбу князя Юрия. Остальным завершить облаву, занять круговую оборону, охранять лабаз с задержанными, пока не кончатся допросы, затем боевой колонной всем двигаться в нашу усадьбу! За меня остается Смоля.

Вестовые тут же помчались передавать соответствующие приказы и разыскивать сотника второй сотни Смолю, непосредственно руководившего облавой и находившегося в одной из групп прочесывания.

Дымок повернулся, чтобы зайти в кабак, сообщить известие и свое решение Кириллу, но дьякон уже стоял в дверях и кивнул сотнику, давая понять, что все слышал и одобряет его действия.

– Направляюсь с двумя десятками к Басмановым, – ровным голосом сообщил Дымок дьякону. – Если княжны там нет, Катерина догадается, как сообщить. Если она в доме, то прорвусь и выведу. Твои особники пусть немедля осмотрят усадьбу князя. Лучше, чтобы ты сам поехал. Крепко же нас зажали! Тут еще и Михась почти на верную смерть пошел…

– Ничего, командир, не впервой, прорвемся! – излишне бодрым тоном ответствовал Кирилл. – Хотя, конечно, плохо, что обороняться вынуждены, а не основную задачу выполнять. Обороной битвы не выиграть! Надеюсь все же, что хоть у Фрола пока все удачно складывается.

Дымок ничего не ответил дьякону, лишь крепко пожал руку. Ему очень важна была поддержка начальника особой сотни, поскольку он опасался, что Кирилл осудит его стремление, бросив отряд, самому мчаться на выручку княжне. На ходу привычно проверяя свое оружие и снаряжение, Дымок направился к выстраивающимся на площади двум десяткам бойцов, которых он должен повести в усадьбу Басмановых, где их уже, возможно, поджидала очередная смертельная западня.

Некоторое время царь, не мигая, смотрел на стоящего перед ним Михася и не произносил ни слова. В мертвой тишине лишь потрескивали многочисленные лампадки, и совершенно не ощущалось присутствие большого числа людей, поневоле затаивших дыхание.

– Здравствуй, молодец, – неожиданно ласковым, даже приторным голосом произнес Иван Васильевич.

– Здравия желаю, государь!

– По всему моему стольному граду ходит молва о геройстве вашем. Дескать, могучие и непобедимые поморские дружинники наконец-то заслон непреодолимый воздвигли на пути воровства и разбоя, с коим сирый и убогий царь с опричниками слабосильными его доселе сладить не мог, – по-прежнему вкрадчиво и мягко молвил государь и уставился на Михася бешеным взглядом слегка выпученных глаз, резко контрастирующим с елейным тоном.

Михась молчал. Он стоял спокойно и свободно, расставив ноги на ширине плеч, как будто находился на борту отчаливающего фрегата и готовился сохранить равновесие, когда судно подхватит океанская волна. На нем были специальные абордажные сапоги с подошвами из акульей шкуры, из которой в приморских странах испокон веку изготавливали наждаки, способные обдирать и полировать не только дерево, но и бронзу. В сапогах с такими подошвами невозможно было поскользнуться ни на мокрой, ходящей ходуном палубе, ни на гладко полированных навощенных досках пиршественной палаты, по которым шуты и скоморохи часто с разбегу далеко катились на заду или на брюхе.

Так и не дождавшись ответа дружинника, царь продолжил свой монолог, уже закипая нешуточным гневом:

– Но еще говорят люди, что смелость ваша и отвага кроется в огненном бое аглицком, вами в заморских странах украденном, и что ежели зелье огненное у вас, не дай Бог, закончится, так разбежитесь вы кто куда с прытью заячьей, бросив на произвол судьбы меня, беззащитного, и придется моим опричникам верным еще и вас, дураков, спасать-выручать. Что скажешь, дубина стоеросовая?

– Как прикажешь, государь, – весело гаркнул Михась, как и все лешие, привычно изображая недотепу.

– Тьфу ты, и впрямь дуб дубом! Беседы с тобой вести – что корову мясом кормить, – зло усмехнулся Иван Васильевич. – А не покажешь ли ты, дружинник, удаль свою пресловутую в борьбе с моими опричниками верными? Конечно же, биться ты будешь без снаряда огнестрельного, коим и ребенок витязя погубить сможет, а одними лишь руками голыми!

– Как прикажешь, государь, – прежним веселым громким голосом ответствовал Михась. – Только…

Он сделал паузу и нахмурился, наморщил лоб и почесал затылок, изображая усиленную мыслительную деятельность.

– Что смутился, молодец? – ядовитым тоном осведомился царь.

– Я, государь, понарошку-то бороться не умею, так как всю жизнь в боях жестоких провел. Не ровен час, еще зашибу кого-нибудь из людей твоих до смерти!

– Ну что ж, – насмешливо произнес Иван Васильевич. – Значит, так тому и быть. Однако ежели и тебя тут до смерти зашибут, то Богу на том свете, чур, не жаловаться на царя-душегуба!

– Как прикажешь, государь, – снова гаркнул Михась и резко поклонился три раза подряд всем корпусом, не сгибая коленей, достав пол тыльными сторонами сцепленных в замок ладоней.

Хорошо было бы еще для разминки покрутить тазом, достать носками сапог вытянутые в сторону поднятые на высоту плеч руки, но тут уже можно и переборщить. Михась ограничился тем, что сделал вращение головой из стороны в сторону и, не поднимая рук, размял плечи круговыми движениями.

По знаку царя из-за стола поднялся невысокий вертлявый малый, больше похожий на записного шутника-смешилку, который есть в любом отряде, чем на лихого бойца. Он улыбался и кривлялся, вихляя всем телом, ожидая привычной одобрительно-веселой реакции своим выходкам, но его маленькие глазки смотрели зло и напряженно. Наверняка и попавшие ему в лапы жертвы он резал с шутками и прибаутками, стараясь укрепить свою репутацию записного забавника и вызвать животный хохот подельников.

Смешилка подошел к трону, поклонился, затем развернулся в сторону Михася, стоявшего в самом начале пустого пространства между столами. Опричник на несколько секунд застыл неподвижно, затем, скорчив рожу, оглушительно завопил-завизжал, задергался всем телом, рванул рубаху на груди, растопырил руки, потрясая скрюченными, как когти, пальцами, делая на расстоянии угрожающие выпады в сторону Михася, двинулся к нему.

Леший усмехнулся про себя. Любая схватка для него была своеобразной шахматной партией, логической, хотя и чрезвычайно быстротечной последовательностью из взаимосвязанных и взаимообусловленных действий своих и противника. Дикие вопли и телодвижения на таком расстоянии могли иметь только одну цель: отвлечь от чего-то происходящего за спиной. Поэтому когда, как он и ожидал, опричник, завопив пуще прежнего, бросился на него с вытянутыми вперед руками, будто бы намереваясь вцепиться ногтями в лицо, Михась ушел в сторону мгновенным разворотом на одной ноге. Еще не закончив пируэт, он увидел то, что и ожидал: прямо за тем местом, где он стоял полсекунды тому назад, расположился на четвереньках карлик в одеянии из разноцветных лоскутков, по-видимому, выползший из-под стола под прикрытием шума, производимого опричником, и ради такого случая снявший колпак с бубенчиками, чтобы невзначай не звякнули. Достаточно было бы легкого толчка со стороны набегавшего опричника, чтобы Михась, перелетев через спину карлика, оказался на полу. Явная подлость была обставлена как невинная шутка, но топтать дружинника, вне всяких сомнений, тут же принялись бы всерьез. Расчет был точный: отступать перед неопасным, явно придуривающимся противником никто не будет, с чувством заведомого превосходства встретит грудью и тут же поплатится.