Танцы на цепях  - Рэйв Саверен

Решительно сжались тонкие губы, когда она подняла клинок и коснулась его напряженной шеи.

Странная скованность выбила из головы все мысли, а ведь можно убить иномирца прямо сейчас, молниеносно! Но рука предательски дрожала, а острие качнулось в сторону, оставляя на бледной коже тонкий след. Ш’янт даже не поморщился.

– Разойдемся здесь. Мне не нужна твоя жизнь. Только девочка.

Она выдохнула. Через секунду тихий смех перерос в надсадный хохот, от которого на глаза навернулись вязкие соленые слезы.

– Ты тронулся умом, отродье?!

В его руке сгустился мрак. Жаркий, вязкий, как патока, он огибал когти, вытянулся в сторону Клаудии на добрые сорок дюймов и застыл узорчатой чернотой вокруг руки иномирца. В грудь ей смотрело острие палаша. И будь Клаудия проклята, если смогла бы угадать материал. Иномирец не стал бы пользоваться люзом.

– Отступи, пока есть шанс. Уходи! Когда я открою дорогу в реальный мир, ты сможешь сбежать.

– Я дышу и говорю только потому, что она мне позволяет! – взвыла Клаудия и взмахнула клинком. В стороны брызнули искры, когда золото столкнулось с чернотой. – Это тело хоть и воскресло, но жизни в нем чуть. Так что не пытайся меня запутать! Я умру, если поддамся твоим уговорам. Ты только этого и ждешь! Моя судьба – служить Первородной! Молить ее о прощении и спасении Рагур’ен.

– Остановись, дура! – зарычал иномирец. – Отступи.

– Никогда! – крик прокатился над поверхностью воды, порождая крохотные волны.

Когда она сорвалась с места, Ш’янт все еще стоял недвижимый, точно каменное изваяние. Клаудия подумала, что он растерялся, но через секунду люз рассек воздух и больше ничего, а спину обожгло болью. Ее спас лишний шаг вперед – иначе лежать Клаудии разрубленной пополам и окрашивать воду собственной кровью. Обернувшись, она встретила черный клинок иномирца и едва не вскрикнула.

Огненные всполохи прокатились по рукояти к запястьям, оставляя на коже черные дорожки обугленной плоти.

От боли и ненависти затошнило, мир перед глазами пошел рябью, расслоился и медленно осел пылью под отяжелевшие ноги.

Клаудия столкнулась с Ш’янтом в открытом бою один раз, но сейчас, за крохотное мгновение между ударами сердца, она поняла, почему Первородная проиграла, сохранив дух, но не тело.

Даже успевай она отражать атаки, сила, текшая по черному клинку, сожгла бы ее быстрее. Каждое прикосновение – боль, каждый удар – невидимый огонь, превращавший кожу в лист почерневшей бумаги.

Этот бой закончится в считанные минуты, а на иномирце не останется ни царапинки. Слабое человеческое тело ничего не могло ему противопоставить.

Клаудия подняла меч, отражая очередной удар. Рука подвела, и она выронила клинок. Отступила назад, прижимая к груди почерневшие запястья. Гарь медленно поднималась выше, оплетала паутиной горло, бежала по щекам.

Закашлявшись, Клаудия зло сплюнула в воду черный дымящийся комок слизи. Все ее мысли были обращены к Первородной. За считанные мгновения она успела помолиться о спасении, потребовать помощи, попросить прощения и обратиться с вопросом, почему госпожа не отвечает. Но богиня хранила упорное молчание. Она умолкла в тот же миг, как Клаудия вышла сражаться против иномирца.

Нет. Она умолкла, когда ты передала девчонку ее охотникам.

Бросила? Оставила слугу на растерзанье? Нет! Не может этого быть. Боги должны держать слово, разве нет? Не говорила ли она, что щедро награждает преданных слуг? Не Первородная ли сулила миру спасение, если девчонка попадет к ней как можно быстрее?!

Губы Клаудии задрожали от бессильной ярости.

– Надо было сделать, как я сказал.

– Мне не нужна твоя жалость! – рявкнула она.

– Ох, Клаудия, – черное острие уперлось в грудь, взрезая ткань куртки, – это не жалость. Мне не нужна твоя жизнь. Но раз ты так настойчиво ее предлагаешь…

Когда клинок вошел в плоть, она едва ли успела ощутить боль. Тело сразу затопило невыносимым раздирающим жаром, от которого плавилась кожа и обугливались кости. Вся ее суть превращалась в облако жирного черного пепла.

Колени подогнулись, и Клаудия осела в воду. Перед глазами мельтешили черные точки, и она не сразу поняла, что это частички сгоревшей кожи и мускулов.

Рука Ш’янт чуть поднялась, выписывая в воздухе замысловатые дуги, едва касаясь ее напряженного горла.

– Просто добей меня, – прохрипела Клаудия, – когда охотники Первородной вернутся, я все еще буду жива. Не хочу чувствовать, как меня едят.

– Первородная не стоила таких жертв, – иномирец говорил тихо, точно с ребенком, совершившим досадный промах. Возможно, так и было? Если можно считать досадным промахом загубленную жизнь и собственное растерзанное тело.

Усмешка растянула треснувшие почерневшие губы. «Наверное, сейчас это выглядит особенно жутко», – подумала Клаудия.

– Избавь от нравоучений! Делай то, что умеешь лучше всего, иномирец.

Она не увидела движения, глаза человека не смогли бы его заметить, не почувствовала, как острие скользнуло по горлу, вспарывая кожу, врезаясь глубоко, едва не отделяя голову от туловища.

Мир застыл перед глазами лазурной картинкой, треснул и раскрошился, уступая место непроницаемой тьме. Медленно завалившись на бок, Клаудия успела почувствовать, как вода ласково коснулась лица.

***

Глаза залепила горячая тьма.

Пришлось даже помочь себе пальцами, потому что ресницы склеились и никак не хотели расставаться друг с другом. Перекатившись на спину, Безымянная устремила взгляд туда, где должен был быть потолок. Или морское дно. Или, может быть, звездное небо. Что угодно – почему бы и нет?

Раз уж попасть с третьего на четвертый этаж можно было лишь двигаясь вниз, а не вверх, то она не удивилась бы даже пасти гигантской твари, застывшей над головой.

Безымянная лежала бы вечно, рассматривая колеблющийся над головой мрак, но настойчивый гул в голове заставил сесть и осмотреться. Тело заныло, взмолилось об отдыхе, но сейчас, когда она была так близка к источнику всех проблем, останавливаться было бы смертельно опасно.

Комната оказалась совсем небольшой. По сравнению с колоссальными этажами Беренганд, полными иллюзий. Все помещение уместилось бы в холле Дворца костей, да еще бы и место осталось.

Большую часть занимал постамент, выточенный из белого мрамора. Он ослепительно поблескивал, притягивал взгляд. Воздух был наполнен ароматом лилий и странным запахом сгнивших фруктов, хотя Безымянная не могла найти его источник. Вокруг не было ни столика, ни подставки, ни посуды. Даже свет исходил от самих стен, а не от свечей или факелов.

Мазнув взглядом по постаменту, она замерла, рассматривая лежащее на нем тело.

Женщина была ослепительно белоснежна. Все в ней сверкало и переливалось, точно вода в прозрачном сосуде, выставленном под лучи полуденного солнца. На лице угольными мазками проступали линии бровей и ресниц, красный изгиб пухлого рта. Вот только не было у этой кукольной маски человеческих черт. Ни намека на скулы, ни впадинки под нижней губой, нос – два тонких разреза на коже. Ни единого лишнего выступа.