Бандит по особым поручениям - Борис Седов

Мартынов отдал ситуацию на откуп милиционеру, справедливо полагая, что воспитанная в духе уважения к органам женщина не станет скрывать от него мелочи и лишний раз удаляться воспоминаниями в то время, когда была счастлива с мужем. Через пять минут чаепития и еще пять минут беседы Андрей понял, что оказался прав. Очень быстро выяснилось, что, если и есть среди бумаг Сергея Борисовича нужные милиции документы, то они находятся там, где хранится весь архив мужа. В бюро, пожелтевшем от старости.

Фотографии, фотографии, много фотографий… Письма, письма, много писем… Журналы, журналы… Квитанции об уплате за квартиру от восемьдесят первого года, орден Отечественной войны второй степени, медали «За освоение целины» и «Трудовая доблесть», значок «Отличник просвещения»…

– Вам еще налить чаю?

– Благодарим, не нужно, Агриппина Ивановна, – не поворачиваясь, за обоих ответил Мартынов. Он стоял над откинутой крышкой бюро и держал в руке истертый, во многих местах поломанный журнал.

– Метлицкий, что ты можешь сказать об этом документе?

Тот оторвался от раскопок, принял пахнущий вечностью журнал и стал вертеть их в руках.

– Это журнал моей группы, черт возьми, Андрей… Васька Басманов, Коля Стукало… Это же моя группа, Мартынов!

– Не кричи, – мягко оборвал восторг майора американец. – А ты ничего странного в списке своих однокашников не находишь?

– Да что тут может быть странного?! – прошипел Рома, поводя восторженными глазами. – Это же моя группа!

– Кто это? – ткнул пальцем в столбик фамилий Мартынов.

– Ты читать по-русски разучился? Это Исенин B.C. Витька его зовут. Отчества, понятно, не помню.

– А это?

– Мартынов, ты меня утомляешь. Это Котаев Игорь. Отчество на «Л», но, понятно, что тоже не помню.

– А это кто? – не унимался надоедливый Мартынов.

– Это Фроерман Дима, – вздохнул майор и повернулся к Мартынову: – Что ты опять придумал?

Не говоря ни слова, Андрей подошел к фотографии на стене, снял ее и положил на бюро.

– Покажи мне их здесь и немного расскажи о каждом.

Рома подтянул рамку к себе.

– Это Котаев. Он был самым здоровым в группе, и его все побаивались. Это Исенин. Он был маленький, как Родищев, и так же поначалу тупил, но потом пообтерся и влился в пацанский коллектив с охотой. В отличие от Родищева. Это – Фроерман. Он был как все, ничем не выделялся ни в лучшую сторону, ни в худшую. Что дальше, Мартынов?

Тот улыбался одними глазами и морщил нос. Рому это немного пугало. Так устроен человек – он боится всего, чего не понимает. А Андрей Петрович бросил на стол журнал и подошел к окну.

– Вы курите, если хотите, – предложила вдова. – Сергей Борисович дымил нещадно, не жалея ни себя, ни меня.

Послушно сунув в рот сигарету, американец дождался, когда Агриппина Ивановна выйдет из комнаты, и, скосив взгляд на дверь, выдавил:

– Я все понял, Метлицкий.

– Что ты понял?

– Ваша группа была убежищем для детей, которым грозила та или иная опасность. Чья-то месть, угроза появления ненормального родственника, могущего предъявить права на опекунство. Все, что могло стать опасным для ребенка середины и конца восьмидесятых.

– Бред, – отрезал Метлицкий и снова углубился в раскопки.

– Ты не объяснишь мне, сыщик, почему в вашей группе несколько детей носят исковерканные фамилии известных писателей и поэтов? Фраерман, Есенин, Катаев… Не Родищев, а именно – Радищев. Радищев, переделанный в Родищева. Ты только что описал мне детей. Знаешь, почему Родищев и Исенин выглядели туповато, и вы всей группой их за это прессовали и насмехались над ними? Потому что, Метлицкий, они были младше вас по возрасту! Я думаю, что на год! А почему Котаев держал «шишку»? Потому что он старше вас! И я думаю, что тоже на год. В вашу группу, дорогой майор милиции, вместе с обычными сиротами попадали дети, защитить которых можно было, лишь переделав им документы и спрятав в детдоме. А сейчас я тебе скажу, почему их не определяли в группы, соответствующие возрастам. У тебя в детдоме в начальных классах был классный руководитель?

– Степан Николаевич Чеботарев, – заученно и ошарашенно пробормотал Рома.

– Так вот, Сергей Борисович Коломиец мог договориться лишь с ним. Если бы об этих рокировках узнал человек, находящийся в дурных с Коломийцем отношениях, последнему грозил бы немалый по нынешним временам срок! Теперь ты понял? Пока дети у одного воспитателя младших классов, все шито-крыто. Потом, когда они переходят в старшие классы, их знания и физическое состояние немного уравнивается, и разница не так заметна. Получается, что Лешу Родищева бил Игорь Котаев, который на два года старше его. Ну и вы с Гулько постарались.

Не особенно ожидая реакции Ромы, Андрей Петрович докурил сигарету и размял ее в оставленной вдовой пепельнице.

– Их старые документы уничтожались, а фамилии переделывались. Чтобы не ходить далеко, Коломиец и еще кто-то брали самые известные фамилии и трансформировали их. Твой Сергей Борисович и еще кто-то, узнать которого теперь уже вряд ли удастся, творили добро, рискуя собой. Вот так, Рома. Был Артур Мальков – стал Леша Родищев. А теперь поехали в больницу и перестань делать глупое выражение лица…

Поймать частника в два часа ночи оказалось просто. В Новосибирске по ночам ездит в десять раз меньше машин, чем в Москве, но есть еще одно отличие. Тех, кто ездит, достаточно для того, чтобы перевезти все население.

Частником оказался глуховатый дед, «бомбящий» по ночному городу на стареньком «жигуленке», поэтому Андрей позволил себе то, что собирался сделать в уединенном месте. Вынув из кармана телефон, он сначала осмотрел его, потом потряс перед ухом, многозначительно поглядывая на Метлицкого, – в трубке ничего не стучало, – и только после этой проверки он набрал полтора десятка цифр.

– Сейчас там два часа дня, – шепотом пояснил он Метлицкому. – Alio!.. Sondra? This is Andrey. Hello, baby. Mister Malkolm, please…

После первых же фраз на английском дед повеселел, а Метлицкий приуныл. Первый рассчитывал получить в валюте, а второй не рассчитывал ни на что.

– Эндрю? Здравствуй, старина. Очевидно, дело идет к развязке, если ты связываешься напрямую со мной, а не с моим зятем?

Мартынов растянул губы в деланной улыбке, но она тут же сползла с его лица.

– Мистер Малькольм, сколько я работаю у вас?

– Пять лет, сынок, – подумав, настороженно ответил президент «Хэммет Старс». – Перестань закручивать пальцем торнадо. Что случилось?

– Ничего необычного, мистер Малькольм. Если, конечно, не принимать во внимание тот факт, что этой ночью меня пытались убить ваши люди.

В трубке стало тихо. Так тихо, что казалось, было слышно, как в этот мертвый вакуум улетают двадцатипятицентовые монеты. Одна за одной.