Пятая колонна. Рассказы - Эрнест Миллер Хемингуэй

– Дорогой, я не верю, действительно не верю, что кто-либо способен на такой поступок.

– Да? – спросил доктор.

– Да. Я не могу поверить, что кто-то может поступить так преднамеренно.

Доктор поднялся и поставил дробовик в угол за комодом.

– Ты уходишь, дорогой? – сказала жена.

– Пройдусь, пожалуй, – ответил доктор.

– Если встретишь Ника, передай, что его хотела видеть мама, – попросила она.

Доктор вышел на крыльцо, хлопнув сетчатой дверью. Услышал, как ахнула жена.

– Прости, – сказал он под ее окном с закрытыми жалюзи.

– Все в порядке, дорогой, – ответила она.

Под палящим солнцем он вышел за калитку и по тропинке углубился в тсуговый лес. Даже в жаркий день там было прохладно. Он нашел Ника, который сидел, прислонившись к дереву, и читал книгу.

– Мать хочет видеть тебя, – сказал доктор.

– Я хочу пойти с тобой, – ответил Ник.

Отец посмотрел на него.

– Ладно, пошли, – сказал он. – Дай мне книгу, я положу ее в карман.

– Папа, я знаю, где живут черные белки, – сообщил Ник.

– Что ж, – ответил отец, – пойдем посмотрим.

Революционер[104]

В 1919-м он путешествовал по железным дорогам италии, возя с собой кусок промасленной ткани, который получил в штаб-квартире партии. Надпись несмываемым карандашом гласила, что этот товарищ сильно пострадал от белых в будапеште, и призывала других товарищей помогать ему всеми доступными способами. Он использовал эту тряпку вместо билета. Он был очень застенчив и молод, и бригады проводников передавали его друг другу. У него не было денег, и проводники кормили его позади стойки в станционных закусочных.

Он был в восторге от италии. Прекрасная страна, говорил он. Люди такие добрые. Он побывал во многих городах, много гулял, повидал много картин. Купил репродукции джотто, мазаччо и пьеро делла франческа и носил их завернутыми в выпуск «аванти». Мантенья ему не понравился.

Он явился в партийное отделение в болонье, и я взял его с собой в романью, где должен был встретиться с одним человеком. Поездка оказалась приятной. Стояло начало сентября, и в сельской местности царила благодать. Он был мадьяром, очень милым и очень застенчивым юношей. Люди хорти ужасно с ним обращались. Он немного рассказал об этом. Несмотря на венгрию, он верил в мировую революцию.

– А как дела у движения в италии? – Спросил он.

– Очень скверно, – ответил Я.

– Но скоро станет лучше, – сказал он. – У вас здесь есть все. Это единственная страна, в которую все верят. С нее все и начнется.

Я промолчал.

В болонье он попрощался с нами, прежде чем сесть на поезд до милана. Из милана он отправился в аосту, откуда собирался через перевал добраться до швейцарии. Я поговорил с ним о работах мантеньи в милане.

– Нет, – очень застенчиво ответил он. Мантенья ему не нравится.

Я дал ему список мест, где можно поесть в милане, и адреса товарищей. Он поблагодарил меня, но мыслями уже был на перевале. Он очень хотел поспеть туда, пока держится хорошая погода. Он любил горы осенью. В сьоне швейцарцы отправили его за решетку, и больше я о нем ничего не слышал.