Зеркальный лабиринт - Софья Ролдугина

«Брось! – хотел крикнуть Влади змею. – Все равно не вытянешь, она длинная слишком!»

Шагнул – и понял, что сам той нитью опутан до самых ног.

А потом баб Ядзя толкнула его в плечо, будя:

– Поднимайся. Пора.

Влади сел прямо, хлопая глазами. На столе перед ним лежал расшитый красными нитками серый полотняный мешочек.

– Это что?

– Подарок для змея, – бабка отвернулась. – Дойдешь до алтарного камня. Если увидишь змея – отдашь ему сам, в руки. Если нет – бросишь в колодец, а потом заберешься на камень. И чего б ни происходило потом – не бойся.

Теперь, выходя из дома, Влади не стал ни сапогов надевать, ни куртки. Напялил сандалии – и пошел. Ему отчего-то казалось, что даже если он сейчас на гадюку наступит, то хуже от этого уже не будет.

Бабкин мешочек оказался совсем легкий, как пустой.

До горы Влади ковылял почти час. А поднимался – и того дольше. Пока добрался до алтарного камня, волчье время пришло – три пополуночи. Месяц, тоненький болезненный серп, был скуп на свет – и в двух шагах ничего не разглядишь. Но дыру в земле Влади нашел почти сразу – что там, сам в нее едва не ухнул. Скомкал в руке мешочек напоследок – и кинул вниз.

Ничего не случилось, конечно. Ни единого звука – даже ветер листву не всколыхнул.

Влади тяжело поднялся на ноги и попытался взобраться на алтарный камень. Но голова так кружилась, что за край-то зацепиться было невозможно, не то, что подтянуться и на площадку выбраться. Содрав ногти до крови, Влади беспомощно сполз на землю, обхватил коленки и замер.

Глаза щипало нещадно.

– Зачем пришел?

Змеев голос, как всегда, шел откуда-то сзади.

Влади выдохнул прерывисто – и признался честно. И себе, и ему.

– Прощаться…

Змей фыркнул сердито и сел перед Влади на корточки.

– А знаешь, что в том мешочке было? – спросил вкрадчиво и сам же ответил: – Прядь твоих волос, платок с каплей крови и твое полное имя.

– И что? – буркнул Влади сердито. Слезы высыхали, а с сердца уходила страшная тяжесть, которая росла весь этот месяц.

– Знаешь, что твоя бабка сделала? – змей быстро наклонился и сгреб волосы Влади в горсть, заставляя голову вверх задрать. Глаза у змея были страшные; не злые даже – голодные… – Тебя мне отдала. Всего, с потрохами.

И, прежде чем Влади эти слова осмыслил, он подался вперед… и в грудь Влади толкнулась уже громадная змеиная голова.

– Ой, мама!

Влади дернулся, вжимаясь в камень, а змей захохотал:

– Нет у тебя никакой мамы теперь! Никого нет, кроме меня!

И, изогнув золотое тело, заключил Влади в кольцо. А потом еще в одно, и еще, пока он не оказался опутанным змеиным телом с головы до ног. Кольца сжимались сильней и сильней, и через некоторое время дышать стало невозможно. Что-то хрупнуло в груди, на губах появился соленый вкус… а потом змеиные кольца вдруг распались, и Влади остался один-одинешенек.

С ног до головы его покрывала густая золотистая пыль.

Никогда еще Влади так жить не хотелось.

Он драпанул с горы, не оглядываясь – вниз, вниз по тропинке, перепрыгивая через шипящих и извивающихся змей, цепляясь одеждой за ветки и запинаясь за узловатые корни… Сам не заметил, как пробежал насквозь и деревню, и поле, и выскочил, задыхаясь, к «озёрам» – запруде на ручье.

Все тело чесалось неимоверно.

Влади плюхнулся на колени на берег и, держась за осот, зачерпнул воды и умыл лицо. Зуд никуда не делся, только пыльца размазалась. Прополоскал руку получше, поднес ее к глазам – и обмер. Кожа будто покрылась мелкими-мелкими узорами, похожими на змеиную кожу. Влади попятился, поскользнулся, рухнул на спину.

Кожа уже горела огнем.

Кое-как вывернувшись из футболки, Влади стянул джинсы, сандалии – и кинулся в воду. Холод ненадолго остудил зуд, но потом стало еще хуже. Будто что-то царапалось изнутри, слепо тыкалось в человечью оболочку и не могло найти выхода. Влади в остервенении рванул ногтями плечо – раз, другой… а потом что-то треснуло – и разошлось.

Легкие наполнились водой, но это было правильно. Влади вильнул всем телом – и поплыл на глубину. Руки и ноги куда-то подевались, но росту прибавилось раза в три.

Нужный подземный ручей он отыскал быстро. Теперь дело было за малым – по узкому колодцу взлететь наверх, к алтарному камню. И откуда-то Влади знал, как это сделать.

А на следующий день в деревне было много полиции и сплетен.

Влади за этой суетой наблюдал с пригорка, приподняв голову над травой.

Какой-то рыбак с утра пораньше нашел порванную одежду на бережке и сразу признал приметную Владину футболку. Потом на крики из дома выбежали родители и приковыляла баб Ядзя. Мать, завидев испорченные, вымокшие от росы вещи, побледнела, как сама смерть, и разрыдалась. Отец ее приобнял за плечи, а баб Ядзя подошла и молча отвесила подзатыльник.

– Чего воешь? Ведь вышло все, как задумали. Как-никак, а жить будет.

– Но мы его больше не увидим! – прошептала мать отчаянно, и Влади рванулся к ней, да Змей не пустил – заградил дорогу.

«Еще не время. Потом».

Влади понял и успокоился.

– Увидишь, – коротко ответила бабка. – Года через три принеси на алтарный камень копченой рыбы – и позови. Если помнить еще будет – откликнется.

Потом пришли какие-то люди, что-то долго искали в воде, тыкали в дно палками – да только все бесполезно.

Йолька, известная деревенская врушка, говорила, что, мол, видела, как на алтарном камне свернулись две громадные змеи. Большая, золотая, обвивала хвостом сам камень, а меньшая, серебристая, со смешными рожками на остроносой голове, дремала внутри её колец.

Олег же с Ольгой теперь частенько приезжали к баб Ядзе. Сперва – одни. Потом – с колясочкой, в которой плакал и пачкал пеленки младенец. Потом – за руку с маленькой девочкой, такой же русой и сероглазой, каким был сам Влади.

И так из года в год.

Девочка быстро освоилась в деревне. Змей она не боялась – таскала их за хвосты, отогревала у себя за пазухой. Некоторые сердито шипели, но ни одна даже в шутку не прикусила шаловливые детские руки. И девочка вскоре почувствовала себя среди окрестных полей и лесов если не полноправной хозяйкой, то желанной гостьей уж точно. Наверно, поэтому она не особенно удивилась, когда однажды, заигравшись в саду до самого заката, встретила незнакомого мальчишку. Он был странный – с серебристой кожей в мелких узорах навроде змеиной чешуи, желтоглазый и гибкий. Русые его волосы были длинны и спутаны, как будто их лет семь не стригли и не расчесывали.

Он присел на корточки рядом с девочкой и сказал: – Ты ведь Стаська, да?