Религия денег. Духовно-религиозные основы капитализма - Валентин Катасонов

Иногда, правда, капиталисты могут демонстрировать «коллективизм». Например, договариваться о монопольных ценах на рынке (картельные соглашения) или объединяться в консорциумы и синдикаты для захвата новых рынков или «коллективного распила» государственного бюджета (под видом «государственных заказов»). То есть это «коллективизм», нацеленный на захват и ограбления («солидарность стаи шакалов»).

Индивидуализм капиталиста накладывает серьезный отпечаток на психологию восприятия им остальных людей. Людей он оценивает с точки зрения их возможной полезности для развития его бизнеса. Люди, которые таковой пользы капиталисту принести не могут, его мало интересуют, чаще всего он их вообще не замечает (что-то вроде уличных фонарей).

Парадоксально, но эта очевидная истина, которую еще сформулировали святые отцы первых веков христианства, сегодня подвергается «научной проверке». Современные социологи и психологи «открывают» давно уже открытое. Американский психолог и социолог Дачер Келтнер из Калифорнийского университета в Беркли вместе с коллегами потратил значительное количество времени на изучение характеров обеспеченных людей и пришел к выводу, что вне зависимости от воспитания и образования подавляющее большинство миллионеров и миллиардеров интересуются только собственной персоной. То есть те, кто обладает максимальными возможностями оказания помощи нуждающимся, на деле являются наименее альтруистичными. Келтнер комментирует результаты исследования американских богачей: «Я измерял их способность к состраданию ко всем остальным, но всегда получал почти одинаковые результаты. Любопытно, что их блестящее образование, особый статус в обществе, могущественность и престижность, — все это давало им лишь одну свободу — думать только о самих себе»[319].

Людей, которые в его бизнесе выступают в качестве объектов эксплуатации (в сфере производства, обмена, кредита), капиталист воспринимает как «чужих» и даже как людей «второго сорта» (полулюдей, нелюдей, «живых вещей»); при ином восприятии капиталист просто не сможет быть «эффективным» и «конкурентоспособным» предпринимателем. Возникает своеобразный «социальный расизм» как условие эффективного капиталистического накопления. Сознательное или подсознательное восприятие капиталистом остальных людей как «живых вещей» снимает с него всякие моральные ограничения:

во-первых, он воспринимает использование наемного труда с последующим отчуждением части конечного продукта труда в свою пользу как вполне укладывающееся в нормы «естественного права»[320];

во-вторых, в случае «экономической целесообразности» он готов от эксплуатации наемного труда переходить к эксплуатации на основе прямого рабства. Кстати, на этапе становления капитализма прямое рабство превалировало над использованием наемного труда (вспомним, например, капиталистическую Америку, в которой до Гражданской войны 1860-х годов рабство было очень широко распространено). Сегодня, в XXI веке, наметилась тенденция возрастания использования прямого (физического) рабства в мире.

Со временем ego и индивидуализм становятся также нормой жизни и самих объектов капиталистической эксплуатации. Капиталисты в этом заинтересованы и поощряют процесс превращения людей в индивидуалистов, т. к. это облегчает эксплуатацию, лишает работников способности коллективного противостояния капиталистам.

На смену отношениям взаимопомощи и сотрудничества приходят отношения конкуренции. Конкуренция пронизывает все капиталистическое общество: конкуренция между странами, конкуренция между компаниями в рамках отрасли, конкуренция за рубль (доллар, евро), покупателя товаров и услуг между компаниями разных отраслей и т. п. Впрочем, не менее острой является конкуренция и между работниками за рабочие места. Разобщенность наемных работников приводит к тому, что профсоюзы реально не могут противостоять натиску монополий на права трудящихся. Конкуренция из экономики распространилась также на политическую сферу (появилось даже выражение «конкуренция на политическом рынке»). Одним словом, имеет место «война всех против всех» (фраза английского философа XVII века Томаса Гоббса). Конкуренция в духовном смысле — стремление человека возвыситься над другими людьми, стремление, которое порождается страстью гордыни. Конкуренция в экономике — результат разнузданной страсти гордыни, помноженной на страсть сребролюбия и на махровый индивидуализм. Для того чтобы оправдать и обосновать «войну всех против всех» в экономике, социологи и экономисты придумывают различные «теории» о конкуренции как «двигателе прогресса», о ее «благотворном влиянии на эффективность производства», о ее «вкладе» в развитие науки и техники и т. п. Большой вклад в развитие таких взглядов внесли такие авторитеты экономической науки, как Адам Смит и Давид Риккардо. На самом деле все эти «теории» являются сплошной мифологией.

В список главных идеологов «социального расизма», либерализма и апологетов конкуренции как принципа жизни можно включить также английского философа и социолога Герберта Спенсера (1820—1903). Будучи поклонником популярной теории «естественного отбора» Чарльза Дарвина, Спенсер также стал одним из основоположников социал-дарвинизма — учения, смыкающегося с теорией «социального расизма». Позицию Спенсера изложил известный французский экономист и политический деятель Поль Лафарг (1842—1911) в своей художественно-публицистической работе «Религия капитала», где одним из героев является указанный английский философ и социолог. «Наша научная теория эволюции, — отмечает Спенсер, — доказывает, что низшее социальное положение рабочих столь же неизбежное явление, как падение тел, что оно необходимое следствие имманентных и неизменных законов природы. Мы доказываем, что привилегированные представители высших классов — наиболее одаренные, наилучше приспособленные к жизни люди, что они непрерывно совершенствуются и, в конце концов, образуют новую породу людей, ни в чем не сходных с человекоподобными скотами низших классов, которыми можно управлять не иначе, как только с бичом в руках»[321].

Я не буду сейчас заниматься детальным критическим анализом этих теорий, отослав читателя к моей книге «О проценте: ссудном, подсудном, безрассудном». Приведу лишь некоторые выдержки, касающиеся конкуренции, из книги известного русского экономиста и славянофила С. Ф. Шарапова, которая называется «Бумажный рубль». Сергей Федорович называет конкуренцию «бесконечной борьбой эгоизмов», причем эта борьба всех изматывает, обескровливает. Западная экономическая наука, с одной стороны, оправдывает и поощряет конкуренцию; с другой стороны, ищет какие-то способы и ухищрения избавиться от самых одиозных проявлений «борьбы эгоизмов»: « ... высоко вознесшее и разнуздавшее хищное человеческое я» обратило «все стороны жизни цивилизованного человечества в огромную арену бесконечной борьбы эгоизмов (выделено мной. — В. К.). Эгоизмы эти то топят безжалостно друг друга, то, устав в борьбе и впадая в отчаяние, силятся путем холодной рассудочной спекуляции придумать такие нормы и рамки, при которых было бы возможно кое-как жить». Несколько ниже Шарапов пишет о том, что конкуренция захватывает все сферы и все уровни общественной жизни: «Управляемый пользой, экономический мир, по воззрениям западных экономистов, имеет могучим орудием борьбу индивидуальных эгоизмов между собой. В этой борьбе, носящей техническое название конкуренции, люди сами собой изощряются и придумывают все более и более совершенные орудия борьбы. Для большего успеха в деле люди сплачиваются в группы и союзы, удесятеряют свои разрозненные силы и начинают бороться уже не человек с человеком, а группа с группой, общественный класс с классом, наконец, народ с народом»[322]. Как отмечает С. Шарапов, постоянное нахождение человека в состоянии войны со своими конкурентами развивает в нем звероподобные качества. При этом экономисты протестантского толка теоретически и практически способствуют реализации идей социал-дарвинизма.