Сюзерен - Андрей Посняков

— Собака! — подойдя ближе, темноглазый с остервенением пнул Нелюдя ногой в бок. — Не мясом бы тебя кормить, гадина, а повесить или поскорей отрубить твою поганую голову во имя оборванных жизней погубленных тобою детей!

— Э, Хаким! — обернувшись, крикнул от костра главный — очень красивый мужчина с лицом и повадками гранда. — Не угробь его раньше времени. Сначала исполним дело, а потом, если так хочешь, я могу отдать Нелюдя тебе. Если, конечно, эмир позволит.

— А эмир позволит?! — подойдя к остальным, юноша сверкнул глазами.

Красавчик пожал плечами:

— Ну, откуда ж я знаю, мой верный Хаким! Будем надеяться. Садись-ка к костру, выпей… Да не кривись! Ночь холодна, да и воинам в походе — можно. Пей! Это хорошее вино, не сомневайся.

Вино… Пленник сглотнул слюну — ему-то давали только воду. Спасибо и на том. И на том, что цепь… цепь на левой руке начала поддаваться. Еще б немного, чуть-чуть — а куда бежать, Нелюдь знал, ведь здесь, в этих местах, он не так давно охотился, здесь же, не так и далеко, убил свою последнюю жертву. Последнюю! Ох, не хотелось бы так думать — ведь, если все пойдет плохо, кто же тогда будет поить Солнце? А его нужно поить, нужно, иначе… Страшно даже представить, что тогда случится! И, чтоб не случилось, нужно… нужно как-то спастись, вырваться, скрыться и снова приступить к своему важному и непростому делу.

Выбрать вот того юношу… когда будет его черед стражи. Существо улыбнулось — этот парень почему-то ненавидел его куда больше других. Интересно, за что? Впрочем, важно не это — другое: ненависть — плохой советчик. Значит, этот… Хаким, так, кажется, называл его главный. Ладно, Хаким, может, совсем скоро и тебе будет приятно от осознания того, что и твоя глупая кровь послужила великому делу. Хотя — сможешь ли ты это понять? Вряд ли. Да и не нужно, чтоб понимал. Лишь бы ты только нес стражу сегодняшней ночью! Или завтрашней, послезавтрашней… Хотя сегодня бы лучше — места кругом известные, охотничьи места, места, где платилась Цена Солнца.

Быстро наступила тьма, в черном ночном небе желтели луна и звезды. Затушив костер, воины разошлись по шатрам, и первые часы ночной стражи взял на себя какой-то угрюмый воин, не Хаким… жаль. Однако еще оставалась надежда, а чтобы время пролетело незаметно, нашлось дело — нужно было освободиться от цепей, разорвать хотя бы одно звено — то, самое слабое, у запястья… А ну-ка… Нет! Никак. Бедное Солнце…

Пленник пытался еще и еще, стараясь все делать бесшумно, насколько это вообще получалось — цепь все-таки звякнула, и подошедший страж ткнул Нелюдя тупым концом копья:

— Не спится, мерзкая тварь? Подожди… еще выспишься.

Сказал — и негромко, вполголоса, засмеялся, отошел. Темная фигура стража еще помаячила в призрачном свете луны, а затем пропала — видать, воин решил обойти развалины, проверить, что там да как.

Существо немедленно воспользовалось отсутствием стража: снова рвануло цепь изо всех своих темных сил… и снова напрасно. И еще попытка… столь же неудачная. Вообще-то пленник никогда не жаловался на слабость, и в руках его, и во всем теле скрывалась недюжинная сила… вот только железо оказалось сильнее. О, Святое Солнце! Неужели — никак?!

А что, если… Да, да — зубами! А ну-ка… Ага! Так-так-так-так… Ч-черт!!! Резкая невыносимая боль вдруг пронзила все тело Нелюдя, тело человека, не так уж и давно вошедшего в полную силу! Он чуть было не закричал, лишь недюжинным усилием воли сдержал готовый вырваться наружу вой! Выплюнув осколок зуба, успокоился и, потрогав цепь… улыбнулся. А ведь не зря!!! Налетевшая шальная радость тут же вытеснила боль, но та все же вскоре вернулась, на этот раз не резкая, а ноющая, тупая, вполне можно было терпеть. Да ради побега пленник был готов на все!

— Эй, Хаким, вставай! Да поднимайся же, утащи тебя ифрит!

Слова мавра Нелюдь не понял, но вот имя — Хаким — хорошо разобрал и чуть не заплакал от радости. Ну вот, как хорошо все складывается… ну вот…

Тонкая в поясе фигура юноши на миг заслонила луну. Сейчас? Нет, нет. Тот, второй, должен уснуть, двоих слишком много. Ждать, ждать! Не уснуть бы самому… Ага, как бы не так — со сломанным-то зубом.

* * *

— Если шайтан будет выть или звенеть цепями, ткни его копьем, — напутствовал Хакима только что сдавший стражу воин. — Только тупым концом, а не острым, ха-ха! Смотри не перепутай.

— Не перепутаю.

Юноша, как было указано старшим по смене, первым делом обошел все развалины, сделать это оказалось куда проще, нежели он поначалу думал — ночь выдалась ясная, в звездном небе ярко светила луна… такая же, как два года назад, в Сеуте, когда… О Аллах, Всемогущий и Всемилостивейший, да вернется ли то счастливое время, когда Сеута не стонала под железной пятой неверных, когда люди плясали на площадях, пели и веселились, когда мечети еще не были осквернены и сладкие голоса муэдзинов пять раз в день призывали правоверных к намазу?

Вернувшись к погашенному костру, Хаким уселся на корточки, протянув руки к еще теплым углям, и задумался, вспоминая свою прежнюю — такую светлую и радостную — жизнь, безжалостно разрушенную крестоносцами португальского короля Жуана. Ничего! Есть и на вас управа… на всех вас! Вся Испания скоро вернется под зеленое знамя Пророка! Как уже было когда-то… как должно быть… как будет.

Чу! Показалось, будто что-то звякнуло… Ну, конечно же — Нелюдь! Ишь, зашевелился, злодей, вероятно, во сне. А спал он обычно спокойно, без дрожи, без криков, видать, погубленные души не очень-то тревожат эту мразь. А вот сейчас, видно, потревожили. Наконец-то! Ишь, зашевелился, отрыжка шайтана, богопротивный ифрит! А ну-ка!

— Что, не спится?!

С силой ткнув кровавую тварь тупым концом короткого метательного копья (не перепутал, напрасно волновался Заир), Хаким, не сдержавшись, сплюнул и ударил еще, и еще, и еще…

— Это тебе за того парня! И за всех, кого ты убил! Получай!

Что такое?

Увлекшись, Хаким и не заметил, как копье вдруг провалилось куда-то, выскользнуло из рук… точнее — его просто вырвали, грубо, с непостижимой силой и сноровкой. Вырвали и тут же вернули обратно… Острием в правый глаз!

— Тихо, тихо, — подхватив обмякшее тело, пленник постарался не шуметь.

Просто уложил труп рядом с похищенной Мадонной да, намотав на руки обрывки цепей — чтоб не звякнули, — побежал прочь от часовни по старой, подсвеченной луной дорожке. Через некоторое время свернул в ущелье — тот путь беглец хорошо знал. Бежал, бежал, лишь иногда, спотыкаясь, падал, поднимался и снова бежал. И — вот ведь чудо-то! — обломанный зуб уже не болел, а где-то глубоко в груди поднималась, ширилась спокойная светлая радость. Не за себя — за Солнце.

* * *

Егор стоял на корме вытянутой фелюки, наскоро переоборудованной в военное судно: просто поставили пушки да добавили парусов, а самое главное — посадили на борт воинов — морскую пехоту: по сути, обычных барселонских ополченцев, вооруженных луками, алебардами, палашами. Доспехов почти ни у кого не имелось — не очень-то приятно вдруг оказаться в морской пучине в кольчуге или хотя бы в панцире — любой пловец мигом пойдет на дно. Вот и опасались, выбирали меньшее зло — получить мавританскую стрелу в грудь считалось куда предпочтительней, нежели просто упасть в море и захлебнуться. Стрела, она ведь может и не попасть, а вражеский клинок — лишь только ранить, тяжелые латы же — почти гарантированная смерть.