Кесем-султан. Величественный век - Ширин Мелек

– Этого? – скептически фыркнула Башар. – Он брата родного убить пытался!

– И все же мы не ведаем, что творится на сердце у человека, – спокойно возразил Доган. – Лишь Аллах всеведущ и всемогущ, а стало быть, способен заставить раскаяться любого.

– Но было поздно, – одними губами прошелестела Башар.

Ей никто не ответил. Все были погружены в свои мысли.

Когда гости ушли, попрощавшись торопливо, немного скомканно и невесело, Кёсем долго сидела молча. Она представляла себе утлую лодку и Яхью, гребущего навстречу собственной гибели.

Сожалел ли он о содеянном? Проклинал ли себя – или возлагал всю вину на окружающих его, как делал это обычно?

Что случилось, почему он оставил кинжал? Неужели понял, что злые голоса в его голове – это еще не весь шахзаде Яхья, что ведь было, было в нем нечто доброе, что-то, способное любить и сострадать?

И Кёсем вознесла молитву Аллаху, умоляя его о милости к заблудшей душе. Она не любила Яхью, но сейчас молилась искренне.

С неба закапал дождь – чистый, смывающий грязь с тела Истанбула. Кёсем хотелось верить, что Аллах таким образом отвечает ей, но она не смела.

…Девлетлу неджабетлу вели ахд-ы-салтанат… эфенди хазретлери…

Перед «эфенди» должно прозвучать имя, но нет его.

И снова: девлетлу неджабетлу (ну же!) …вели ахд-ы-салтанат… (дальше! Имя!) …эфенди хазретлери…

По-прежнему нет имени между «салтанат» и «эфенди». Полное титулование официального наследника прозвучало, но по имени он не назван. Остается неведомым.

Шесть слов в этом титуловании. А в полном, торжественном, титуловании султана – сто двадцать два. Они сначала выучили, потом только подсчитали, забавы ради. Учить долго пришлось, первой справилась Башар – ну, у нее вообще невероятная память; а Махпейкер с Хадидже еще больше недели топтались на первой строчке: «Его Величество султан Мехмед-хан, властитель Дома Османа, султан султанов, хан ханов, предводитель правоверных и наследник Пророка».

Из всех подруг только Башар теперь зовется так же; Махпейкер и Хадидже переменили имена, да и у султана имя давно уже иное. Но Дом Османа стоит неколебимо и пребудет в веках! Ибо султаны сменяются, но султанский трон не опустевает ни на миг.

Осман… старший сын той, которая ранее звалась Хадидже. Светловолосый в мать и, в отца, невысокий крепыш. Едва двенадцать лет ему миновало.

(Как смеялись они, все три подруги, когда первенец старшей – их общий первенец! – получил, согласно воле султана, имя, совпадающее с именем основателя династии! Как нянчили его, передавая из рук в руки: «Осман Второй! Вот ты кто, малыш: Осман, будущий властитель Дома Османа!..»)

А имя султана… не сегодня ли ему суждено перемениться вновь? И если да, то как оно будет звучать теперь? И как поступит тот, кто займет трон, со своими братьями?

Братьями – или… племянниками?

Девлетлу неджабетлу шахзаде-султан (имя! Назови же имя!!!) хазретлери-эфенди.

Это официальное титулование наследника престола. Но имя снова не прозвучало.

Однако если прежде оно могло быть одним из двух, то теперь – одним из трех. Шахзаде Осман, шахзаде Мустафа (нынешнему султану брат, а не сын – при этом все равно шахзаде!) – и шахзаде Мехмед. Ее первенец. Их второй общий первенец.

Его имя могло бы оказаться и в первом из перечней, могло даже возглавить его! Но – это если бы она, его мать, забыла ту клятву, которую дали друг другу три девочки: «…Ни одна из нас не скажет своему сыну: «Тебе быть султаном, убей остальных!», но каждая скажет: «Если станешь султаном, пощади братьев своих, будь им заступником и утешителем, а если не станешь султаном, стань опорой брата своего…»

И есть еще одно дитя, дитя любви, самое младшее, которому точно не быть султаном… о котором и лишним словом обмолвиться нельзя никому, кроме ближайшей подруги и еще ближайшей из служанок, верной Мариты…

– Госпожа…

Это голос Мариты.

– Госпожа, проснись…

Да, пора вставать, чтобы успеть умыться перед утренней молитвой. Благословенная Порта встречает рассвет под азаны муэдзинов, и этот порядок не нарушается никогда. Даже смерть султана не повод, чтобы его нарушить…

Смерть. Смерть султана.

Эта мысль мгновенно накренила ладью сна, выбрасывая Кёсем в темную, холодную воду яви. На мгновение перед глазами промелькнуло виденное и невиденное: Яхья, вот так же цепляющийся за борт грузно осевшей в морские волны лодки… Запрокинутое к небу мертвое лицо Аджеми – юноши, слишком верного своим друзьям и Дому Османа как таковому, чтобы рисковать жизнью любого из шахзаде… Янтарный блеск рукояти кинжала над его грудью – а клинка не видно, он ушел глубоко в тело… Тот же кинжал в изголовье постели Ахмеда, когда они с Башар провели ночь в его опочивальне… Но нет: там был другой кинжал, совсем обычный! А этот, оправленный в янтарь, она видела… видела наяву, много лет назад, а потом, сразу после этого, во сне… кажется… И вот позавчера – опять наяву.

Тут последние остатки сна окончательно опали, как опадают листья с деревьев в волчий месяц аралык, с которого начинается зима.

Багряной точкой тлел в ночи огонек лампады. Марита молча сидела у ложа.

– Да. Сейчас встаю, – хрипло произнесла Кёсем.

До рассвета еще далеко. Не ради утренней молитвы подняла ее ближняя служанка.

Сама не зная зачем (что-то смутное вспомнилось… из юности? Из еще какого-то давнего сна, казавшегося вещим, но не запомнившегося толком?), Кёсем повернулась к лампаде спиной, не давая зрачкам сузиться даже от этой малой толики света. Подошла к окну, распахнула узорчатые ставни.

Ковш Большой Медведицы лежал на темном небе, казалось, прямо напротив лица. Встань на цыпочки – и можешь браться за рукоять, черпать небесное молоко из реки Млечного Пути…

Не напрягая зрения, она увидела, как мерцает в ручке этого ковша крохотная звездная искра. Но что это значит, так и не смогла вспомнить.

Хватит думать о приметах и воспоминаниях. Есть дела поважнее.

– Говори.

– Женишок отбыл из города, – тихо произнесла Марита. – В войско.

«Женишок», «Дамат» – это великий визирь Марашлы Халил-паша. Было у него такое прозвище… сейчас не имеет значения почему. А к войску он отбыл, конечно, потому, что оно без твердой руки может и взбунтоваться. Особенно теперь, когда в связи с болезнью султана того и гляди получат сразу несколько шахзаде.

Халил-паша в первый же день сказал Кёсем, что его здесь как бы и нет, он по-прежнему при войске. По крайней мере так считают многие – и да не убедятся они в обратном.

И все-таки у Кёсем сохранялась надежда, что, может быть, останется он во дворце до… – она с усилием заставила себя произнести это мысленно – до смерти Ахмеда. Потому что именно тут сейчас нужней его влияние…