Нить неизбежности - Сергей Станиславович Юрьев

«…и я вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть. Я поднимался по склону, заросшему мелким кустарником и редкими деревьями, до тех пор, пока не начали сгущаться сумерки. Ночь в этих широтах наступает мгновенно, и я решил засветло приготовить себе место для ночлега и наломать веток для костра. Честно говоря, я был разочарован. Мне казалось, что тайное святилище тахха-урду окажется либо древним заброшенным храмом, либо иным грандиозным строением, памятником забытой культуры, и здесь, на довольно крутом склоне, он должен быть виден издалека. Надежда стать первооткрывателем чего-то невиданного, чего-то неповторимого гнала меня вперёд, и всю вторую половину этого долгого дня я останавливался только для того, чтобы слегка отдышаться. И вот — скоротечный вечер на исходе, а впереди только двугорбая вершина на фоне пронзительно синего неба — и больше ничего такого, за что можно зацепиться взгляду. Временами становилось нестерпимо стыдно от того, что я оставил тела своих побратимов не погребёнными, но мне было легко оправдать себя тем, что мне неизвестен местный погребальный обряд, и, прежде чем что-либо предпринимать, надо вернуться в становище и позвать на помощь.

Итак, я выбрал место поровнее и начал с помощью охотничьего ножа расчищать место для костра. И в этот момент у меня возникло ощущение, будто я совсем немного не дошёл до цели, что стоит подняться ещё на пару сотен шагов, и то, к чему я так стремился, окажется рядом, вокруг, внутри меня. Шорох кустов на слабом ветру звучал как чей-то бессловесный шёпот, смысл которого был мне непостижимым образом совершенно ясен. Кто-то неведомый хотел, чтобы я слился с ним, стал частью его или чтобы он стал частью меня. Этот некто готов был и подчиняться моей воле, и властвовать надо мной, но совершенно не имел представления ни о том, ни о другом.

Честно говоря, мне стало жутко, и я грешным делом подумал, что тахха-урду не ходят сюда именно потому, что кем-то из их предков овладел такой же ужас, который сейчас преследовал меня. В горле пересохло, но оцепенение не давало мне преодолеть два десятка метров, отделявших меня от бурного ручья, стекающего с далёкого ледника. Подсознание сыграло со мной злую шутку, и перед моим мысленным взором возникло совершенно нелепое в тот момент зрелище: на ресторанном столике стояла запотевшая бутылка минеральной воды «Камелотский источник», хрустальный бокал и гроздь чёрной смородины, лежащей на крохотном фарфоровом блюдце. Наверное, я зажмурился, поскольку сейчас не могу точно вспомнить того момента, когда видение превратилось в явь. Столик, прикрытый льняной скатертью, стоял передо мной, и к натюрморту прибавилась свеча, торчащая из бронзового подсвечника и горящая высоким голубоватым пламенем. Ветер совершенно стих, и пламя казалось неподвижным. Дальше моё тело действовало само, не оглядываясь ни на мои страхи, ни на мои мысли. Рука сама взяла бокал, и я начал пить мелкими глотками эту несравненную влагу. Это действительно был «Камелотский источник», вода, которую не спутаешь ни с чем, даже не понимая, как это всё возникло здесь, за тысячи миль от славного Альбийского Королевства».

Дневник профессора Криса Боолди, запись от 24 июля 2946 г. от основания Ромы.

Восход Медной Луны, Пекло Самаэля.

— Эй, Матвей, дай и мне посмотреть, что ли. — Рядовой Громыхало пихнул в бок старшину Тушкана, который уже минут десять рассматривал в двадцатикратный бинокль странное сооружение, стоящее посреди цветущего парка. Изящные фонтаны, живые изгороди, дорожки, присыпанные мелким гравием, — всё это выглядело нелепо посреди бескрайнего пространства, заполненного смрадом мусорных куч, душным дымом пожарищ и бесформенными руинами.

— Насмотришься ещё, — отозвался старшина, даже не думая отдавать бинокль. — Ползи назад — доложи унтеру.

— Сам ползи! — рявкнул Громыхало, передёргивая затвор автомата, но тут же выронил оружие и, сдавленно охнув, схватился за живот — старшина едва заметным движением заехал ему локтем под рёбра.

— Выполнять. — Тон приказа не оставлял ни малейшей возможности для его дальнейшего обсуждения. — И чтоб через час был здесь.

Громыхало сплюнул сквозь зубы, выловил из зловонной лужи автомат, стряхнул с него налипшую слизь и, пригнувшись, двинулся назад, ориентируясь на покосившуюся стальную мачту, торчащую из склона дымящейся сопки. Там, в неглубокой ложбинке под случайно сохранившимся калиновым кустом, пристроился на отдых всё тот же полувзвод 6-й роты 12-й отдельной десантной бригады Спецкорпуса Тайной Канцелярии.

Вчера убили почти всех. Сначала на разбитую дорогу из жёлтого кирпича прямо с неба, которого не было, свалилась ржавая скорлупа тяжёлого танка, и отвалившейся башней раздавило рядового Торбу, а потом из кюветов полезли рогатые черномордые красноглазые бестии в медных касках и стальных панцирях с четверозубыми рогатинами наперевес. Кончилось тем, что унтер Мельник, когда на него навалилось полсотни тварей, явно желая заполучить его невредимым, выдернул кольцо противотанковой гранаты, а рядовой Конь, единственный уцелевший, расстрелял из подствольника здоровенную черепаху на паучьих лапах, из пасти которой атакующим поступало подкрепление.

Потом они собрались в той самой ложбине под калиновым кустом, где обнаружился ящик тушёнки, которой, судя по маркировке на банках, недавно исполнилось сорок лет, пластиковая упаковка ржаных галет и канистра холодного чая — вполне достаточно, чтобы устроиться на отдых и дождаться, пока из-за щербатого горизонта выползет очередная луна. Но откуда-то потянуло прохладным ветерком, сдобренным запахом стриженой травы и белых хризантем… Мельник приказал Тушкану и Громыхале отправляться в разведку, нашёл, называется, крайних…

Половину обратного пути рядовой Громыхало преодолел почти без проблем, если не считать того, что смрадные лужи под ногами то и дело закипали, обжигая ноги сквозь сапоги и портянки, но на это не стоило обращать особого внимания — боль была скоротечной, а раны, потёртости, мозоли и ожоги заживали здесь почти мгновенно. Но когда до цели оставалось не более полутора вёрст, порыв горячего ветра заставил его затаиться между двумя обломками бетонных плит.

Под ребристой пеленой тёмно-серых облаков, по которым то и дело прокатывались алые сполохи, медленно проплывала повозка без колёс, запряжённая толпой голых девиц. Мелкий зелёный чёртик, сидящий на облучке, временами охаживал их плетью, с которой при каждом ударе сыпались синие искры, а за его спиной неподвижно, как памятник, стоял бледнолицый юноша в чёрном балахоне. Было похоже, что противник подтягивал к театру военных действий главные силы, и в одиночку вступить в бой с этим подразделением Громыхало не решился, хотя и полагал, что дальше очередной смерти его всё равно не отправят.

Колесница двигалась со скоростью пешехода, и, как только она проплыла над головой, боец мелкими перебежками последовал за ней, решив, что единица живой силы в тылу врага очень даже пригодится, когда дело дойдёт до заварухи.

Прошло минут двадцать, прежде чем показался знакомый калиновый куст, послышались отрывистые команды и грохот гранатомётного выстрела. Граната из подствольника прошила днище колесницы, не оставив входного отверстия, и разорвалась где-то под облаками, не причинив противнику ни малейшего вреда. Колесница опустилась на асфальтовую плешь, покрытую густой сетью трещин, и девицы, посбрасывав с себя сбруи, расступились в стороны, с осторожным любопытством поглядывая на солдат, которые один за другим поднимались из ложбины в полный рост, держа оружие наготове.