Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 - Вильгельм Липпих

В последующее десятилетие мы примерно раз в год брали с собой детей в Германию. Мои родители обожали внуков, правда, моя привыкшая к строгой одежде мать порой находила наряды Марион «чересчур кричащими». И хотя мы скучали по нашим родным, скучали по Германии, мы ни разу не пожалели о том, что перебрались за океан.

Мы с женой всегда стремились сочетать наше немецкое происхождение с американским образом жизни. Между собой мы говорили по-немецки, но с детьми старались общаться по-английски. Мы свято придерживались таких немецких ценностей, как трудолюбие и пунктуальность, и поэтому наверняка были со своими детьми гораздо строже, чем это принято у американцев. Чтобы научить детей ответственности, мы распределили между ними домашние обязанности. Дети твердо знали: если я сказал, что им нужно быть дома к пяти часам, это означало именно к пяти, и ни минутой позже. Они также научились ценить время, которое мы проводили вместе, всей семьей.

Когда я рос на ферме в Пюггене, воскресенье было у нас днем семьи. В Америке мы с Аннелизой также пытались придерживаться этого правила. Утром мы шли в церковь, а затем по очереди готовили воскресный обед, как правило, какое-нибудь традиционное немецкое блюдо. Вздремнув часок после обеда, мы усаживали детей в машину и катались по местному парку, чтобы осмотреть местные достопримечательности. Иногда мы на весь день уезжали на берег озера Эри на пикник.

По возвращении домой мы обычно ужинали — традиционный немецкий ужин, на который подаются легкие бутерброды. Как и большинство американских семей, после ужина мы усаживались перед телевизором и смотрели вечерние телепередачи. Вероятно, то, что мы чувствовали себя оторванными от наших родных и близких, духовно скрепило нашу семью еще сильнее.

Дважды в год в Кливленде устраивался праздник в честь немецких традиций — в эти дни в кафе подавались немецкие блюда, звучала немецкая музыка, люди исполняли на улицах немецкие танцы. Мы с Аннелизой обожали танцевать и частенько вспоминали нашу первую встречу, когда мы познакомились с ней на танцах в Люнебурге.

Примерно в это же самое время я попал в больницу — у меня возникли проблемы со здоровьем. Давало о себе знать старое военное ранение в спину. Когда я лежал на растяжке, на другую кровать в палате положили мужчину со сломанной бедренной костью. Позднее вечером первого дня мой сосед попросил у меня закурить. Когда я сказал ему, что не могу даже пошевелиться, он попытался встать с кровати, чтобы достать сигареты из ящика прикроватной тумбочки. Поскольку у него было сломано бедро, он тотчас упал на пол и не смог встать. Я кнопкой вызвал сестер, и они сообща вновь положили его на кровать.

Этот спектакль повторялся раза два-три за ночь. Начиная с нашего вторжения в Россию чего только я сам не курил — и сигареты, и сигары, и трубку. Однако болезненное пристрастие к табаку моего соседа по палате стало для меня своего рода сигналом тревоги. Если курение табака — такая болезненная привычка, что способна подвигнуть человека на безумные поступки, то лучше покончить с ней раз и навсегда. Так я и поступил.

В 1961 году, по окончании пятилетнего испытательного периода, наша семья в полном составе прошла торжественную церемонию принятия американского гражданства, тем самым окончательно разорвав наши последние юридические узы с Родиной. Приняв для себя решение, что я сам и моя семья теперь американцы, старался больше не воспринимать себя как немца. Мы даже изменили написание нашей фамилии, сделав ее более «американской» — не Люббеке, а Люббек, хотя частично тому виной то, что я устал слышать, как американцы ее коверкают, произнося Лаббеки вместо положенного Люббеке.

В январе 1964 года я ушел из сталелитейной компании и начал работать в корпорации «Юнион Карбайд». Очень скоро я дослужился до должности начальника конверторного цеха в подразделении, которое было занято выпуском графитовых электродов для сталелитейных конверторных печей.

Работая в этой корпорации, я часто ездил в командировки по всей стране и даже по всему миру — давал консультации крупным и мелким сталелитейным компаниям по вопросам эксплуатации конверторных печей и оптимизации производственного процесса. И хотя по сравнению с моими предыдущими работами эта была относительно безопасной, тем не менее пусконаладочные работы на конверторе сопряжены с известным риском.

Однажды, помогая запустить в эксплуатацию печь одного из наших клиентов, я зашел в диспетчерскую, чтобы уточнить параметры производственного процесса. Внутри тесной диспетчерской мне приходилось лавировать между оголенных медных проводов, протянутых по обеим ее сторонам.

Так получилось, что я по чистой случайности локтем задел провод под напряжением 380 вольт. Удар током был таким мощным, что я без сознания едва не рухнул на пол. И хотя, на мое счастье, я не упал на боковую стенку диспетчерской, где меня наверняка бы тотчас убило насмерть, этот случай стал для меня предостережением. С тех пор я ни разу не позволял себе забывать о технике безопасности на рабочем месте.

Моя репутация знающего специалиста в этой области росла с каждым днем, что начало отнимать массу времени. Я вступил в полдесятка профессиональных обществ, написал для отраслевых журналов несколько статей, и даже книгу о плавке стали в конверторных печах. За свою профессиональную карьеру я прочел около пятисот лекций по технологическому процессу конверторной выплавки стали для аудитории слушателей от пятнадцати до трехсот человек. Это был бесценный опыт, научивший меня доходчиво объяснять даже самые сложные технические вопросы.

Хотя мои постоянные разъезды внесли известную суматоху в спокойную и размеренную жизнь нашей семьи, тем не менее я всегда старался на выходные вернуться домой. Бывая в командировках в Европе, Южной Америке и Южной Африке, я иногда брал вместе с собой Аннелизу.

К 1968 году мой старший сын Гарольд уже учился в колледже на инженера-электрика, Марион была старшеклассницей, а Ральф учился в школе средней ступени. В это время мы купили 38 квадратных километров заросшей лесом земли возле города Медина, неподалеку от Кливленда. Так как наш старый дом был продан очень быстро, а снять квартиру всего на несколько месяцев было невозможно, Аннелиза предложила, пока строился наш новый дом, пожить летом 1969 года на нашем участке бивуаком.

Каждое утро на протяжении полугода мы принимали душ в импровизированной душевой кабине, переодевались в палатке и выходили из леса к автостоянке перед домом, где я оставлял на ночь машину. Не могу сказать, что это было комфортно и удобно во всех отношениях, зато какое незабываемое приключение! Наконец мы перебрались в наш новый дом, расположенный на поляне посреди леса. После шумного города мы поистине нашли здесь райское отдохновение!

Хотя до и после эмиграции я регулярно посещал лютеранскую церковь, будучи инженером, я находил мало подтверждений тому, что говорилось в Библии. Лишь в конце шестидесятых годов я, наконец, обрел истинную веру, а вместе с ней и внутреннее спокойствие.

Правда, в 1974 году моя вера подверглась серьезному испытанию на прочность. Аннелиза начала испытывать боль в груди. Проведя соответствующие исследования, врачи диагностировали у нее рак молочной железы. На протяжении последующих четырнадцати лет Аннелиза перенесла несколько хирургических операций, а также прошла курсы химио- и радиотерапии. На какое-то время болезнь удавалось приостановить, но затем рак возвращался вновь.