Властитель огня - Дэниел Сильва

Квартира стала их душить, и они все чаще ели не дома. В иные вечера они шли на Бен-Иегуда-стрит или в «Мону», модный ресторан, помещавшийся в погребе на старом кампусе Безалельской академии искусства. Как-то вечером они поехали по автостраде номер 1 в Абу-Гош, одну из единственных арабских деревень на этой дороге, выживших после эвакуации по плану Дале. Они ели гумус и жареного ягненка в открытом ресторане на деревенской площади и на какой-то миг сумели представить себе, как все могло бы быть, если бы дед Халеда не превратил эту дорогу в зону убийства. Кьяра в память об этой поездке купила Габриэлю дорогой серебряный браслет у деревенского мастера. На следующий вечер она купила ему на улице Короля Георга серебряные часы к браслету. «Памятки, – назвала она их. – Мелочи, чтобы помнил обо мне».

Когда они в тот вечер вернулись домой, на автоответчике было сообщение. Габриэль нажал на кнопку «Воспроизведение» и услышал голос Дины Сарид, сообщившей ему, что она нашла человека, который был в Сумайрийе в ту ночь, когда она пала.

На следующий день, когда комиссия разошлась, Габриэль поехал на Шейнкин-стрит и забрал Дину и Иакова из кафе на улице. Они отправились на север в пыльном красноватом свете по идущему вдоль берега шоссе, мимо Нетаньи. Через несколько миль после Казарии перед ними встала гора Кармель. Они объехали залив Хайфы и направились в Акко. Габриэль, продолжая путь на север – к Нахарийе, вспомнил об «Операции Бен-Ами», когда колонна «Хаганы» ехала ночью по этой дороге, получив приказ уничтожить арабские деревни в Западной Галилее. Тут он увидел странное коническое сооружение, сверкавшее белизной над зеленым покровом апельсиновой рощи. Габриэль знал, что это необычное здание создано в память о детях Яд-Лайеледа, это музей в память о холокосте в кибуце Лохамей-Хагетаот. Это поселение было основано после войны людьми, пережившими восстание в Варшавском гетто. Рядом с кибуцем, едва видимые в высокой, дико разросшейся траве, были развалины Сумайрийи.

Габриэль свернул на проселочную дорогу и поехал в глубь страны. Когда они въехали в аль-Макр, затем начало быстро темнеть. Габриэль остановился на главной улице, не выключая мотора, вошел в кофейню и спросил у хозяина, как проехать к дому Хамзы аль-Самара. Последовала минута молчания, пока араб холодно рассматривал Габриэля с противоположной стороны стойки. Он явно решил, что этот еврей является офицером ШАБАКа, и Габриэль не попытался исправить это впечатление. Араб вывел Габриэля назад на улицу и целой серией жестов указал ему, куда ехать.

Дом был самым большим в деревне. Казалось, несколько поколений аль-Самара жили тут, судя по тому, сколько маленьких детей играло на небольшом пыльном дворе. В центре его сидел старик. На нем были серая галабия и белая кафия, и он курил кальян. Габриэль и Иаков остановились у входа во двор и ждали разрешения войти. Дина осталась в машине – Габриэль знал, что старик никогда не станет говорить откровенно в присутствии еврейки с непокрытой головой.

Аль-Самара поднял глаза и взмахом руки поманил их. Он произнес несколько слов, обращаясь к старшему из детей, и через минуту появилось два стула. Затем пришла женщина – по-видимому, дочь – и принесла три стакана чая. Все это произошло еще прежде, чем Габриэль объяснил ему цель своего визита. Какое-то время они сидели в молчании, прихлебывая чай и слушая стрекот цикад в окрестных полях. На двор забрела коза и тихо боднула Габриэля в щиколотку. Босой мальчишка в халате отогнал животное. Время, казалось, остановилось. Если бы в доме не зажегся электрический свет, а на крыше не было сателлитного блюдца, Габриэль легко мог бы счесть, что Палестиной все еще правит Константинополь.

– Я в чем-то провинился? – спросил по-арабски старик. Это прежде всего приходило в голову многим арабам, если двое крепких мужчин из правительственных кругов неожиданно появлялись у их двери.

– Нет, – сказал Габриэль, – мы просто хотим с вами поговорить.

– О чем?

Старик, услышав ответ Габриэля, задумчиво затянулся своей трубкой. У него были серые, гипнотизирующие глаза и аккуратно подстриженные усы. Ноги в сандалиях выглядели так, будто никогда не знали пемзы.

– Откуда ты? – спросил он.

– Из долины Джезреель, – ответил Габриэль.

Аль-Сарама медленно кивнул.

– А раньше где находился?

– Мои родители приехали из Германии.

Серые глаза с Габриэля переместились на Иакова.

– А ты?

– Хадера.

– А раньше?

– Россия.

– Немцы и русские, – покачивая головой, произнес аль-Самара. – Если бы не немцы и русские, я бы все еще жил в Сумайрийе, а не здесь, в аль-Макре.

– Вы были там в ту ночь, когда пала деревня?

– Не совсем. Я шел по полю недалеко от деревни. – Он помолчал и доверительно добавил: – С девушкой.

– А когда начался налет?

– Мы спрятались в поле и видели, как наши семьи уходили на север, к Ливану. Мы видели, как саперы-евреи динамитом взрывали наши дома. Мы пробыли в полях весь следующий день. А когда снова стемнело, мы пошли сюда, в аль-Макр. Вся моя семья – отец и мать, братья и сестры – все остались в Ливане.

– А девушка, с которой вы были в ту ночь?

– Она стала моей женой. – Еще одна затяжка кальяном. – Я тоже беженец – только внутренний беженец. У меня все еще есть право на землю отца в Сумайрийе, но я не могу туда вернуться. Евреи конфисковали ее и не потрудились компенсировать мои потери. Подумай только: кибуц, построенный выжившими в холокосте на развалинах арабской деревни.

Габриэль окинул взглядом большой дом.

– Вы ведь неплохо устроились.

– Куда лучше тех, кто эмигрировал. Мы все могли бы так жить, если б не было войны. Я не виню тебя в моих потерях. Я виню арабских руководителей. Если бы Хадж-Амин и другие согласились на раздел, Западная Галилея была бы частью Палестины. Но они выбрали войну, а когда ее проиграли, стали кричать, что арабы – жертвы. Точно так же поступил и Арафат в Кэмп-Дэвиде, да? Он отвернулся от новой возможности раздела. Он начал новую войну, а когда евреи ответили ударом, закричал, что он – жертва. И когда только мы чему-нибудь научимся?

Коза вернулась. На этот раз аль-Самара ударил ее по носу концом своего кальяна.

– Вы, конечно, проделали весь этот путь не за тем, чтобы услышать рассказ старца.

– Я ищу семью из вашей деревни, но я не знаю их имени.

– Мы все знали друг друга, – сказал аль-Самара. – Если бы мы с тобой пошли сейчас на развалины Сумайрийи, я мог бы показать тебе мой дом… и мог бы показать дом моего друга и дома моих двоюродных братьев. Расскажи мне что-нибудь про эту семью, и я скажу тебе, как их звали.

Габриэль пересказал старику то, что рассказывала ему та женщина, когда они подъезжали к Парижу: что ее дед был старейшиной деревни – важным человеком, что у него было сорок дунамов земли и большое стадо коз. Был у него по крайней мере один сын. После падения Сумайрийи они пошли на север, в Айн аль-Хильве в Ливане. Аль-Самара внимательно слушал Габриэля, но был, казалось, озадачен. Он что-то крикнул через плечо в дом. Оттуда вышла женщина, такая же пожилая, как он, с головой, покрытой шарфом. Она что-то сказала аль-Самаре, тщательно избегая встречаться взглядом с Габриэлем и Иаковом.