Мизери - Стивен Кинг

Теперь Езекия схватил Йена, но кусты опять шуршараздвинулись. Джеффри выглянул на поляну, и у него перехвалило дыхание.Наверное, сходное чувство испытывает человек, которому предстоит карабкаться накрутую скалу с мешком опаснейшей и ненадежной взрывчатки в руках. Один укус,подумал он… Всего один укус и для нее все окончено.

— Нет, босс, не надо, — терпеливо, холя и испуганно, говорилЕзекия. — Правильно это босс говорил… Вышли вы отсюда, и пчелы проснулись. Апчелы проснулись — кусаются, что одна, что тыща. Пчелы проснулись — мы умерли,а она первая, и очень больно.

Йен, стоящий между двумя друзьями, белым и чернокожим,постепенно успокаивался. Он повернул голову в сторону поляны, повернул неохотнои со страхом, как будто ни хотел смотреть и не мог удержаться.

— Тогда что нам делать? Что мы должны сделать для моейбедной любимой?

Не знаю, чуть не сорвалось с языка у Джеффри, и он едваудержался, чтобы ни высказать этого вслух — настолько сам он был в отчаянии.Уже ни в первый раз ему пришло в голову, что Йен обладает женщиной, которую самДжеффри так глубоко (хотя и тайно) любит, и из-за этого позволяет себе бытьэгоистом, позволяет себе почти по-женски впадать в истерику, а Джеффри обязандержать свои чувства при себе. В конце концов в глазах всего мира он не болеечем друг Мизери.

Да, не более чем друг, подумал он, с иронией, граничащей систерикой, и снова посмотрел на поляну. На своего друга.

На Мизери ни было никакой одежды, однако ни одна деревенскаясплетница, трижды в неделю непременно посещающая церковь, не упрекнула бы ее занепристойный вид. Любая старая дева, возможно, завопила бы при виде ее, ноисключительно от страха и отвращения, а не од возмущения бесстыдством. НаМизери не было одежды, но никому не пришло бы в голову назвать ее голой.

Ее одеяние было соткано из пчел. От каштановых волос допальцев ног ее окутывали пчелы. На нее словно натянули плотное монашескоеодеяние, хотя и необычное, ибо оно шевелилось, по ее груди и бедрам проходиливолны, хотя не было даже намека на ветер. Скорее ее можно было бы упрекнуть вчуть ли не мусульманском благочестии, так как даже лицо пряталось под маской изпчел, которые ползали по нему, скрывая рот, нос, подбородок, брови, и толькоголубые глаза сияли на этом лице. Гигантские африканские коричневые пчелы,самые ядовитые и злобные пчелы на свете, ползали по овальным наручникам барона,а потом перебирались на руки Мизери, одетые в живые перчатки.

Джеффри смотрел, как новые и новые пчелы со всех сторонслетаются на поляну, хотя ему было ясно, несмотря даже на состояние прострации,в котором он находился, что большинство пчел летело с запада, оттуда, гденеясно вырисовывались очертания каменного лица черной богини.

Вдалеке раздавался неумолимый монотонный барабанный бой,нагоняющий дрему так же, как и сонное гудение пчел. Но Джеффри понимал,насколько обманчиво это чувство сонливости; он, видел, что случилось сбаронессой, и лишь благодарил Бога, что Йена тогда не было с ним… когдамонотонный гул перерос в яростный хай… в котором сначала растворились, а затемутонули предсмертные крики несчастной женщины. Пустое, глупое создание, и ктому же опасное — она едва не слала виновницей их смерти, освободив Властелинакусков, — но ни один, человек, будь то мужчина или женщина, умный или глупый,опасный или безобидный, ни заслуживает такой смерти.

В памяти Джеффри снова прозвучал вопрос Йена: Что намделать? Что мы должны сделать для бедной нашей любимой?

— Не сделать ничего сейчас, босс, — сказал Езекия, — ноопасности пока нет. Пока барабан бьет — пчелы спят. А миссус, она тоже спит.

Она была укрыта волосатым живым одеялом из пчел; ееоткрытые, но невидящие глаза взирали словно из глубины пещеры, стены которойобразовали мириады ползающих, сталкивающихся друг с другом, гудящих пчел.

— А если барабаны смолкнут? — спросил Джеффри лихим,каким-то бессильным голосом, и в ту же секунду барабаны замолчали. а од о мг ови

4

Не веря своим глазам, Пол посмотрел на последнюю строчку,затем поднял «Ройал» — он регулярно поднимал машинку, когда Энни не было вкомнате, поднимал и поднимал. Бог весть зачем, — и еще раз потряс. Вновьщелчок, и опять из машинки на доску, заменявшую Полу письменный стол, выпалкусочек металла. Из-за окна доносилось рычание ярко-голубой газонокосилки Энни— она подстригала траву и очень старалась выполнить свою работу аккуратно,чтобы не дать гребаным Ройдманам пищи для пересудов в городе.

Пол опустил машинку на доску, чтобы как следует осмотретьсвой новый трофей. При ярком свете послеполуденного солнца он осмотрел то, чтообнаружил. Недоверчивое выражение его лица не изменилось.

Выпуклые, перепачканные черной краской металлические литеры:

Е

Е

Словно продолжая развлекаться, старый «Ройал» выбросил едвали не наиболее часто встречающуюся в речи букву алфавита.

Пол взглянул на календарь. На открытой странице календарябыл изображен цветущий луг. Май. Пол вел счет дням на листке бумаги, и, согласноего самодельному календарю, сегодня было 21 июня.

Все равно идут эти душные, скучные, страшные летние дни, сгоречью подумал он и швырнул металлическую литеру приблизительно в направлениимусорного ведра.

Ну ладно, а что делать теперь? — спросил он себя, но ответ,разумеется, был предсказуем. Письмо от руки. Вот что ему наверняка предстоит.

Но не сейчас. Не важно, что несколько минут назад он рвалсявперед, как глава семейства, чей дом охвачен огнем, поскольку ему хотелосьрассказать, как Йен, Джеффри и их удивительный помощник Езекия попали в засаду,расставленную воинами бурка, чтобы вся компания оказалась перед лицом идола сженским лицом: сейчас Пол почему-то почувствовал, что очень устал. С жесткимтреском захлопнулись ворота, через которые ранее можно было проникнуть припомощи белого листа. Завтра.

Завтра он начнет писать ручкой. К черту ручку. Жалуйсяруководству, Пол. Никогда он не пойдет на это. Слишком раздражительной сталаЭнни.

Он прислушивался к монотонному гудению газонокосилки, виделтень Энни на траве, и, как это часто случалось, когда он думал ораздражительности Энни, ему вспомнился топор, который поднимается над егоногой, затем опускается. Жуткое неподвижное мертвое лицо, забрызганное егокровью. Он помнил все с поразительной ясностью. Каждое слово, сказанное ею,каждое слово, выкрикнутое им, скрежет топора, вынимаемого из разрубленнойкости, кровь на стене. Кристально ясная картина. Он — это также часто с нимслучалось — попытался заслониться от этого воспоминания и обнаружил, что ужепоздно.

Поскольку кульминацией сюжета «Быстрых автомобилей» былаавтокатастрофа, едва не закончившаяся гибелью Тони Бонасаро, отчаянностремившегося уйти от полиции (за описанием катастрофы следовал эпилог, вкотором коллега покойного лейтенанта Грея проводил допрос с пристрастием вбольничной палате Тони), Пол беседовал со многими жертвами катастроф. И от нихон слышал кое-что любопытное. Конечно, разные люди говорили по-разному, но всеих воспоминания, в сущности, сводились к одному и тому же: