Шпион - Павел Астахов

— Да. Кто будет оплачивать вашу защиту? Адвокат не из дешевых. Но он берет деньги по чину. Поверьте нашему опыту.

Томми пожал плечами.

— Охотно верю. Но вы мне все же скажите, во что выльется мне ваша помощь?

Томми подставил ухо, чтобы консул не утруждал чужие уши дополнительной интимной информацией, и Йоргенссен наклонился, прошептал цифру и тут же пояснил:

— В месяц. Он берет помесячно. Или по часам, но так будет гораздо дороже в вашем положении. Мы уже пробовали.

Томми отодвинулся и округлил глаза:

— Сукин сын, ваш адвокат! Я так не зарабатывал даже в лучшие времена.

— Что делать. Мы тоже пытались его урезонить, но он сказал как отрезал. Говорит, дело тюремное, особо сложное. Плюс язык. Он прекрасно знает норвежский и английский. Так что можно без переводчика общаться. За это, видимо, и берет.

— Ладно. Разберемся, что это за полиглот. Давайте на месяц его возьмем, а там либо дело рассыплется, либо меня отпустят. А что слышно от наших коллег?

Консул придвинулся к уху задержанного «земляка».

— Мы все сделали. Оставленный вами конверт отправлен сегодня с нарочным в британское посольство. Ответа пока нет.

По лицу Торна Джоханссона пробежала тень, и консул хорошо понимал почему. В такой ситуации союзному агенту оставалось ждать, как скоро предпримет Британия реальные шаги по его освобождению. И тут важно было, насколько этот агент в действительности нужен. Если не слишком нужен, то и шансы выбраться отсюда сводились к нулю. Иного агента проще списать, чем легализовать. Так поступали уже неоднократно со многими его коллегами. Эти факты были хорошо известны и служили отличным уроком воспитания бдительности и преданности на службе Ее Величеству.

— Как часто вы сможете меня навещать, херр Йоргенссен? — хмуро спросил Торн.

— Не могу обещать, что часто. Сами понимаете, есть масса других дел. Но мы обязаны вас посещать не менее одного раза в месяц.

— И на том спасибо, — чуть раздраженно и неискренне поблагодарил Торн.

— Пожалуйста, — вежливо, но так же неискренне ответил консул Норвегии.

Задержанный на мгновение задумался.

— Обещайте, что, едва отзовутся ваши коллеги, — он сделал жест рукой, указав большим пальцем куда-то назад и вбок, видимо, в сторону Британии, — вы сразу же придете ко мне. Обещаете?

— О да. Конечно, — уверенно пообещал консул. — В этом случае будет сделано исключение. Я прибуду сам.

— И еще, — сосредоточился Томми, — поговорите с этим адвокатом. Чтобы тоже лишних вопросов не задавал. Если наше сотрудничество сложится, сам все постепенно узнает. Но мне нужна от него работа и реальная защита, а не попытки заставить меня признаться. Если только попробует на это намекнуть… выкину сразу к собачьей матери!

— Jag førstår. Hej-do! Lycka till![4]— кивнул консул Йоргенссен, нажал на кнопку вызова и тут же объяснил вошедшему конвойному, что ему надо.

— Мне необходимо поговорить с начальником. И вызвать нашего адвоката. Он сразу же прибудет. Мы готовы к официальной процедуре.

Павлов бросил машину на стоянке возле Следственного управления. Единственная возможность припарковаться появлялась, только если въехать под запрещающий знак и быстренько убежать, не дожидаясь, пока дежурящий невдалеке постовой придет проверить, насколько владельцы стоящих автомобилей имеют право пренебрегать знаком «кирпич». Артем пробежал вдоль забора изолятора, а через три минуты уже получал жетон-заменитель в обмен на сданное удостоверение адвоката и ордер о принятии защиты некоего норвежского инженера Торна Джоханссона.

Разумеется, правильнее было бы называть его Йоханссоном. Но в связи с тотальной англонизацией Европы ирландцы и англичане даже французских официантов заставили смириться со звучавшим по-варварски названием лучшего французского белого вина — «Чэблис». Павлов видел в Париже, как перекашивает гарсона от английского заказа в лучшем французском ресторане морской кухни «Дауб», когда те требуют традиционные «фиш энд чипс» и «побольше подливки», а запивать все собираются либо «Чэблисом», либо «Темным Гиннессом». Зачем, спрашивается, пересекать Ла-Манш, который, кстати, те же жители Британии называют исключительно «Инглиш чэнел»?

Павлову повезло, и ему достался только что освободившийся следственный кабинет. Обычная проверка, сдача документов и электронных приборов. С недавних пор запретили даже проносить лэп-топы, ноутбуки и прочие портативные компьютеры. Прогресс затормозил свое развитие в стенах лефортовского изолятора. Адвокатам и некоторым прокурорам пришлось отказываться от подобной роскоши, которая во всем мире давно перестала являться таковой.

Мало того, в секретном делопроизводстве, а речь шла о деле, которому уже был присвоен гриф «Секретно», действовали особые правила. Никто из участников уголовного процесса не имел права брать документы и выносить за пределы следственной комнаты, канцелярии или зала суда. Каждый написанный документ при передаче следователю или судье моментально превращался в секретный и должен был быть подшит в дело. А записи личного характера, пометки во время допроса и иные письменные бумаги должны быть запечатаны в конверт под печать следователя и переданы на хранение либо в секретную канцелярию суда, либо следователю.

С такими ограничениями вести защиту удавалось лишь немногим, а подобное мастерство можно было сравнить с хождением по канату с завязанными глазами с одновременным жонглированием пятью булавами. Да еще и зажженными. И тем не менее мастера были — и какие!

Первым показал высший класс владения подобной техникой Генри Резник, разгромивший в пух и прах дело питерского капитана второго ранга, которому попытались припаять «измену в форме шпионажа». Несколько тяжелейших месяцев кропотливой работы и блестящий финал, поставивший точку в «неошпионском процессе».

Ясно, что не все адвокаты становятся Резниками и Плевако. Павлов это прекрасно понял еще в первые дни работы в адвокатуре, где все было строго ранжировано и поделено. Есть киты, которые собирают весь вкусный планктон и гадят на голову ниже плавающих коллег. Есть акулы, что рвут куски из случайно выпавших у китов дел. А есть и пузатая мелочь, что снует вокруг и, как правило, довольствуется крохами со стола китов, акул, барракуд и тунцов.

Павлов чувствовал себя дельфином. Он периодически лихо влетал в стаю китов и акул и, показывая им задний плавник, вылавливал неплохих клиентов. Если бы не молчаливое покровительство синего кита — ветерана Резника, акулы давно и с удовольствием взрезали бы ему брюшко. А пока дельфин Павлов раскладывал свой блокнот и читал газету — в полном одиночестве, не считая неутомимых оперативников, мониторящих земное и околоземное пространство своими сканерами и эхолотами.