Милослава: (не)сложный выбор - Марианна Красовская

— Я понял, — процедил Максимилиан сквозь зубы. — Больше не побеспокою своей навязчивостью.

Весь вечер я проворочалась в своей кровати, было стыдно перед мужем. Даже заглянула к нему в спальню, намереваясь всё ж поговорить, но его там не было. Решив завтра непременно исправиться, я выпила привычный уже отвар, стоящий на столике возле кровати, и мгновенно уснула.

Вот только завтра для меня наступило куда раньше, чем мне бы этого хотелось.

Я проснулась, будто от толчка — за окном еще чернота. Комната была в дыму, огонь, причавкивая, жевал покрывало на моей кровати. Голова тяжелая, в глаза будто песка насыпали. Кашляя и задыхаясь, я добрела до двери, которую открыть не смогла. Она была заперта. Я стучала, кричала, хрипела, но меня не слышали. Не поддавалась и вторая дверь, ведущая в мыльню. Между тем уже начало тлеть одеяло, огонь вовсю танцевал на деревянном столбике. Я подползла к окну, которое распахнулось, едва я дотронулась до

него. Потянулась силой к снегу во дворе — у меня должно получиться потушить пожар: и не такое тушили! Однако сила слушаться меня не желала. Опоили?

От свежего воздуха в голове немного прояснилось, но и огонь вспыхнул с новой силой, загудев у меня за спиной. Высота была приличная — выпрыгнув, можно запросто сломать шею. Остаться в комнате — верная смерть.

— Помоги, родненький! — прошептала я, прикоснувшись ладонями к каменным стенам. — Помоги мне, и я обещаю тебе детей, которые оживят твои коридоры!

Задрав подол ночного платья едва ли не до бедер, я залезла на окно босыми ногами и совсем уж было приготовилась вылезти наружу, туда, где под окном проходил узкий каменный карниз, как вспомнила про дневник принца и мой обруч: эти вещи не должны погибнуть в огне! Пришлось вернуться, забрать. Понимала, что рискую жизнью — уже и по полу бежали огненные полоски, но паника, захлестнувшая меня, уверяла: без обруча погибнешь вернее.

Прижимаясь спиной к обледенелой каменной стене, шагала по портику вправо крошечными шагами, от страха и напряжения не замечая бьющего меня холодного ветра. Соседнее окно внезапно оказалось совсем близко, в двух шагах. Я очень боялась, что оно окажется заперто, но нет — открылось легко, будто и ждало меня. Я ввалилась в гостевую спальню, где разместили Кирьяна, — о, я всё правильно рассчитала — трясясь от холода и стуча зубами.

— Кир, — прохрипела я. — Пожар!

Однако дядюшка продолжал спокойно почивать, даже не думая просыпаться. Да живой ли он? Я принялась его тормошить, удивляясь крепкому духу спиртного, исходящему от него. Чтобы Кирьян, да напился до такой степени? С чего бы это? Возле кровати валялась пустая бутылка из-под какого-то пойла. Большая бутылка. Если он выпил ее в одиночку, неудивительно, что разбудить его не удается.

Стянула с его постели покрывало, я закуталась и побежала в комнату Оберлинга: босиком, с дневником и обручем. Спальня пуста, постель несмята. Не поняла? Где мой супруг? Спрятала свои сокровища под груду рубашек.

Двери в мыльню здесь по-прежнему не было: надо бы найти плотника. Безобразие какое! На двери в мою спальню красовалась уже знакомая мне паутинка, густо залепившая косяки — неудивительно, что дверь заклинило. Паутина еле видно мерцала: она растворится при прикосновении.

Я вернулась в комнату, накинула рубашку мужа поверх сорочки и побежала вниз. Голос меня слушаться не хотел.

Первый, кого я увидела, был разжигавший огонь в очаге Якоб.

— Пожар, — прохрипела я. — В моей спальне огонь!

Якоб встрепенулся, заорал на всю залу:

— Пожа-а-а-ар! — и бросился в кухню, видимо, за водой.

Я, наконец, позволила себе согнуться и зареветь. Тут же меня одолел удушающий кашель. В слезах, задыхаясь, я дошла до библиотеки, где, возможно, ночевал муж — он был мне сейчас так нужен! Распахнула дверь и обомлела: полуголый супруг мирно почивал на диване. В его объятьях лежала простоволосая обнаженная девушка, прикрытая лишь покрывалом. Посередине ковра небрежно валялись аккуратные войлочные полусапожки на кожаной подошве, расшитые цветными узорами. Наверное, удобные и теплые: у меня-то таких не было. Я носила обувь второй жены — потертую, стоптанную. Рядом кучкой лежало шерстяное коричневое платье, которое венчали чулки. Тоже красивые, дорогие, из тонкой шерсти. Нижняя сорочка и панталоны покоились на подлокотнике дивана.

У девушки была красивая белая спина, тонкие руки и округлые плечи. Гладкие светлые волосы спадали до самого пола.

Всё это было так нелепо, что у меня разом иссякли слёзы. Я вцепилась в косяк, в глазах потемнело, и впервые в жизни я лишилась чувств.

Пришла в себя оттого, что тело сотрясала сильная дрожь. Вокруг было темно. Я никак не могла согреться, стучала зубами. Хотела что-то сказать, но в горло будто натолкали колючек, которые росли в степи и то и дело цеплялись к хвостам лошадей. Получился только жалобный стон.

— Тише, тише, — раздался рядом из полутьмы, окружавшей меня, знакомый голос. — Я здесь.

— Таман, — просипела я. — Таман! Холодно!

Рядом скрипнула кровать, меня обняли горячие мужские руки. Таман попытался усадить меня на подушки, поднес к губам чашку с теплым горьким отваром. Я попыталась проглотить: понимала — нужно, но горло болело так сильно, что это было невозможно. Я только забрызгала одеяло. Мужчина попытался укутать меня, но я вцепилась в его руки, потянула на себя:

— Согрей меня, Таман, — прошептала я. — Ты горячий!

Мужчина покорно забрался ко мне в постель, прижал к себе. Я быстро согрелась и, уткнувшись носом в волосатую грудь, провалилось в сон.

Потом я несколько раз просыпалась от того, что меня подымали с кровати и несли в уборную, а затем укладывали в пахнущую свежестью постель. Не открывая глаз, глотала горький отвар и жидкую сладкую кашу.

В один день, открыв глаза, я, зажмурившись от чистых солнечных лучей, почувствовала себя совершенно здоровой. Горло не болело вовсе, кости не ломило, голова была легкой и пустой. В теле ощущалась странная слабость, но кроме этого — всё было отлично. Приподнявшись на подушках и вспотев от усилия, я повернулась набок и уткнулась взглядом в Оберлинга. Выглядел он неважно: небритый, помятый, в несвежей рубашке. Неужели это он со мной возился все эти дни? А Таман? Я ведь помню, что он был рядом. Да какой к бесу Таман здесь, в горах, зимой?

В животе громко заурчало: я бы не отказалась сейчас от хорошего, большого куска мяса. Поднявшись с кровати, на подгибающихся ногах дошла до мыльни и поглядела на себя в зеркало: хороша! Под глазами синие круги, щеки снова ввалились, волосы сосульками. Принюхалась: от меня хотя бы не слишком воняло. И то радость. Хотелось искупаться, но понимала, что из ванны самостоятельно не выберусь. Надо кликнуть Анну.

Нет, только не Анну! Память услужливо напомнила про светлые волосы, разметавшиеся на груди Оберлинга. Была ли она его любовницей в самом деле? Не думаю. То есть, скорее всего была — вряд ли он здесь монахом жил. Но не в этот раз. Уж слишком много совпадений: и пожар, и крепкий сон Кирьяна, и это вот. Хотя… я же сама ему отказывала. Ох, и зачем я только упрямилась! Сама во всем и виновата!