Инамората - Джозеф Ганьеми

— Так, значит, Честер был придуман для нас?

— Нет, — возразил Ньюкасл, — но я думаю, что интерес вашего комитета превращает этот второстепенный персонаж в личность более значимую и самостоятельную. И, может быть, вы тем самым невольно поддерживаете существующее разделение и усиливаете его. Я постоянно предостерегаю моих коллег от этого, указываю им, что не следует недооценивать влияние больничных условий. Всегда следует помнить о том, что пациенты стремятся добиться одобрения врача и зачастую способны на невероятные усилия — даже на симулирование новых симптомов, которые бы подтверждали наш диагноз. Это, если хотите, своеобразные знаки внимания. Видите, как легко оказаться в порочном круге? Хотя, должен признать, что при умелом подходе эта особенность может стать важным подспорьем в лечении.

Я воспрял духом: не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Так, значит, это состояние не постоянное? И она, возможно, поправится?

Выражение лица Ньюкасла стало еще более строгим, но неожиданно его слова прозвучали ободряюще:

— Доктору Принсу в случае с пациенткой мисс Бочамп удалось обратить вспять распад и собрать воедино ее раздвоенную личность. Но это оказалось весьма непростой задачей.

Ньюкасл отвел меня в сторону, чтобы не слышали медсестры, разносившие обед пациентам.

— Если эта ваша Марджори страдает от подобного недуга, ее муж должен незамедлительно обратиться к специалисту.

— Этого не так-то просто добиться.

— Почему?

— Он утверждает, что она здорова.

— Так переубедите его.

— А если у меня не получится?

Ньюкасл задумался.

— А есть у нее другие родственники?

— Насколько мне известно — нет.

— И, полагаю, вы также не можете убедить ее саму обратиться к врачу?

— Мне было запрещено разговаривать с ней.

Ньюкасл развел руками.

— Тогда, боюсь, я ничем не могу вам помочь. Если эта женщина не нарушила закон, я не могу требовать, чтобы ее принудили к лечению. Но, возможно, я мог бы попытаться убедить ее мужа. Скажите, чем он занимается?

— Он хирург-акушер.

Ньюкасл тихо чертыхнулся.

— Вряд ли он прислушается к моему мнению. — Он сунул руки в карманы, словно хотел спрятаться во врачебном халате. — Меня всегда удивляло упрямство этих людей.

— Хирургов?

— Мужей, — ответил Ньюкасл, ведя меня к выходу. — Хотя, чему удивляться? В большинстве случаев они-то и являются первопричиной заболевания.

Пока мы спускались по лестнице, я в ответ на это последнее замечание не удержался и задал вопрос, который давно мучил меня:

— А что, собственно, является причиной раздвоения личности?

Ньюкасл остановился на лестничной площадке и пожал плечами:

— Что может стать причиной нервного расстройства? Болезнь. Насилие. Хронический алкоголизм. Воспитание. И как бы ни хотелось признавать это нам, врачам, — последствия самого лечения. Вот хотя бы для примера моя давняя пациентка. В глубине души я не могу не признать, что мое лечение привело к невольному рождению еще нескольких новых личностей. А всему виной — моя некомпетентность.

— Уверен, что ваши ошибки простительны, ведь вы тогда были, наверное, еще неопытны.

Ньюкасл помрачнел.

— К сожалению, лишь один человек может простить меня, — произнес он, глядя сквозь ребристое оконное стекло на больничный двор, — но она вскрыла себе вены концом кроватной пружины двадцать лет назад.

Пациентка, женщина сорока восьми лет, внезапно заболела после похорон своей старшей дочери. Поступила в стационар 10 апреля 1904 года с симптомами неврастении или нервного истощения: бессонница, депрессия, апатия, боли в конечностях и т. д. Затем ее состояние ухудшилось, начался паралич ног и правой руки, сопровождающийся полной потерей чувствительности. Пациентка возбуждена и ведет себя агрессивно по отношению ко мне и персоналу, у нее случаются приступы истерической рвоты, а также галлюцинации, когда ей кажется, что ее преследуют невидимые мучители. С целью снять эти симптомы утром 18 апреля была предпринята первая попытка лечения гипнозом. Погрузив больную в состояние глубокого транса, мы подвергли исследованию чувствительные реакции пациентки и, как и ожидали, подтвердили первоначальный вывод, что их нарушение вызвано функциональными (истерическими) причинами; так, например, когда пациентке кололи ноги, она была способна сосчитать число уколов. Во время сеанса обнаружилось, что пациентка не способна определить время года и не ориентируется в окружающей обстановке (что делала без усилий прежде). Последующие расспросы выявили, что пациентка считает себя молодой двадцатилетней женщиной, которая живет в Бостоне и собирается выходить замуж. Она не помнит о своей умершей дочери и оставшихся пятерых детях, как и об их отце, который бросил семью. Для более полного обследования данной пациентки рекомендовано продолжить гипнотические сеансы…

Я поднял глаза и с изумлением обнаружил, что часы на стене в юридической конторе уже показывают половину девятого. Я не заметил, как вечер полностью завладел комнатой. И неудивительно: последние четыре часа я был полностью погружен в дневник Ньюкасла. Я усердно продирался сквозь разрозненные записи и трижды возвращался к началу, я так ломал над ними голову, что у меня заболело в висках.

Я отложил бумаги в сторону, снял затекшие ноги со стола Бен Зиона и принялся притоптывать по полу, чтобы восстановить кровообращение. Я провел рукой по лицу и потер переносицу, на которой держались очки. Когда ощущение, будто вас колют тысячами иголок и булавок, исчезло, я поднялся и нетвердой походкой подошел к окну, сетуя в глубине души на то, что мои усилия принесли мне лишь боль в спине и резь в глазах. По мере чтения я утверждался во мнении, сложившемся у меня еще днем: то, что поначалу казалось убедительным объяснением состояния Мины, теперь представало все менее правдоподобным. Действительно, между Миной и пациенткой Ньюкасла было некоторое сходство: малосимпатичный муж, умерший ребенок, раздвоение личности, проявляющееся во время гипноза и исчезающее в последующем забытьи. Но, хотя состояние Мины во время сеансов ухудшалось, у нее не было ни истерических параличей, ни рвоты, ни безудержных галлюцинаций. Она была возбудима, это нельзя не признать, но не безумна.

Или я просто не хотел допускать такую возможность?

Проклятие! Я оперся обеими руками о подоконник. Меня охватило такое отчаяние, что сердце готово было выскочить из груди. Я смотрел, как теплый мелкий дождь падает на Уолнат-стрит, и мне казалось, что я заболеваю. Глаза мои словно жгло огнем, меня тошнило от этого проклятого серого города, где все обманывало: питейные заведения маскировались под похоронные бюро, а зима выдавала себя за весну. Черт побери, я выполнил то, для чего меня сюда послали: я задал трудные вопросы и довел разбирательство до логического конца. Мина была реальной. И фальшивой. Она не была ни тем ни другим. Разве моя вина, что факты отказывались подтверждать любое из этих утверждений? Или, как ни странно это звучит, подтверждают и то и другое.