Волшебный горшочек Гийядина - Светлана Багдерина

– Тогда Маарифу ибн Садыку следовало назвать своё творение иначе!!! – проорал взбешенный маг. – Потому что, если бы он знал, что дает имя такого ублюдка, как ты, такому чуду, как Масдай, он бы скорее распустил его по нитке!!!

– Что?!

– Размотал, распустил, выбросил, сжег!!!..

– Что?!..

– Развеял по ветру, и сыновьям своим запретил бы упоминать его!!!..

– Что?..

– Потому что носить одно имя с тобой…

– Что… что… что… ты… сказал… – ифрит затряс чародея так, что у того зубы клацнули и голова замоталась, будто у тряпичной куклы, но остудить всепоглощающую, обжигающую боль, отчаяние и злость в сердце Агафона было уже ничему не под силу.

– Потому что ему носить твое вонючее имя и имена девяти мерзавцев из твоей шайки – позор!!! – маг выкрикнул в лицо врага, замахнулся…

И полетел.

Через несколько секунд голова Агафона встретилась с серебряным фасадом дальнего дома. На мгновение в ней взорвались фейерверки, раскалывая хрупкий сосуд со слепящей, раздирающей нервы болью, и настала ночь.

Осознание того, что он не мертв, что кроме бескрайней тьмы на Белом Свете существует и бескрайняя боль – телесная и душевная – приходило к его премудрию медленно, словно капля смолы стекала по шершавому чешуйчатому стволу к далеким корням.

Последняя погоня, гибель Масдая, безумные очи короля, его огненный шар, жуткие звуки падающих стеклянных тел, снова погоня, снова Масдай, и снова звон стекла о золото тошнотворными липкими волнами накатывались на сражающийся с блаженным беспамятством мозг, каждый раз смывая остатки надежды и воли в холодную тоскливую бездну отчаяния.

Масдай…

Иван…

Сима…

Олаф…

Эссельте…

Селим…

Яфья…

Абу…

Мертвы…

Все…

Все…

Все…

Господи, о Господи милосердный, почему они, почему не я…

Масдай…

Масдай…

Масдай…

Страшная дыра с пламенеющими краями, разрастающаяся на глазах, словно моровая язва, пугающий запах паленой шерсти, безмолвный крик, конвульсии, выворачивающие душу наизнанку, снова возникли в памяти, как вечное огненное клеймо, и Агафон всхлипнул и застонал, не в силах больше выносить ужасное зрелище.

Масдай…

Масдай…

Масдай…

– Масдай… здесь…

– Здесь…

– Не волнуйся…

– Всё в порядке…

Или он всё-таки умер? И попал туда, куда попадают после гибели не только хорошие люди, но и хорошие ковры?..

Или наоборот?..

Масдай здесь?..

– М…мас… д… – тихо прошептали его запекшиеся губы. – М-мас…дай…

– Здесь я, здесь, Агафонюшка. Смирно лежи…

– З…здесь…

Как хорошо, что я всё-таки умер…

– Не дождешься, – брюзгливо-заботливо пробормотал на ухо незнакомый голос.

Кажется, он высказал свою мысль вслух?..

– К…кто…

– Что он сказал?..

– Что он говорит?..

– Ему плохо?..

– Н-нет… м…м…не… н-не… п-пло…хо… – выдавил сипло Агафон. – М…мне… х-х… х-х… х-х-х…

– Хорошо?! – радостно воскликнул женский голосок.

Его премудрие прикусил язык вместе с нарождающимся словом и, не открывая слипшихся, казалось, навеки, глаз, сделал попытку утвердительно моргнуть.

– Врет, – убежденно заявила другая женщина. – Человеку с таким количеством бинтов на голове хорошо не может быть по определению.

Обветренные губы чародея дрогнули и поползли в невольной ухмылке.

– Си…ма…

– Во, оживает! – обрадовался тоже до боли знакомый бас. – Я же говорю вам, он – настоящий воин!

– О…лаф…

– А попить, Агафон-ага? Хотите пить? Вот, пожалуйста…

И потрескавшихся губ его коснулся гладкий край чего-то, содержащего божественно-прохладную жидкость.

Агафон рвано вздохнул, потянулся губами, и вода – или что там было в тонкой, как лист бумаги, фарфоровой пиале – медленно, щедро и блаженно полилась ему в рот, по подбородку, щекам, шее…

Мягкая влажная ткань нежно коснулась его лба и век, стирая остатки недавних мучений, боли и слез, и он вдруг почувствовал, что сможет приоткрыть глаза.

Как он и ожидал, сам, впрочем, нисколько не понимая причины своих нелепых надежд, его окружал круг расплывчатых пятен, постепенно трансформирующийся в череду знакомых родных лиц на приветливом фоне веселой светлой комнаты.

– Эссель…те… Сима… Ваня… Олаф…

И, с каждым новым проявившимся, физиономия волшебника озарялась все более и более широкой улыбкой.

– Яфа… Абу… Кири…ан… Селим…

Когда же в руках самого мощного и самого рыжего из окружавших его людей он увидел абсолютно ровный, яркий и чистый ковер, тепло помахавший ему кистями, все лимиты, отпущенные матушкой-природой на эту функцию, были моментально исчерпаны, и уголки губ, едва не упершихся в уши, безнадежно заклинило.

– Масдай! Масдай… Масдай… Масдай… Но как?.. Ты же… ты ведь… Или я всё-таки?..

– Да жив ты, жив! – нежно потрепал его по плечу Иван. – А как всё это случилось…

– Рассказать – ты всё равно не поверишь… – задумчиво прошелестел Масдай.

– А ты… попытайся…

– Обязательно! – принцесса ласково поправила подушки под его головой. – Только тебе сейчас вредно волноваться.

Агафон непроизвольно гыгыкнул, и тут же пожалел об этом: голова незамедлительно отозвалась колокольным звоном гулкой боли.

– Ох…

– Я же говорю! – поучительно произнесла гвентянка.

– А по-моему, ему надо все рассказать сейчас, – покачал головой Иван.

– Если мы не хотим, чтобы он умер… – загробным голосом поддержала его Серафима.

– Ой… – прижала к щекам руки Эссельте.

– …От любопытства, – так же серьезно договорила царевна.

Друзья его переглянулись, пожали плечами, и согласно кивнули.

– Кто будет рассказывать?

– Наверное, я… – снова прозвучал откуда-то из-за его головы уже знакомый незнакомый голос, послышались шаги обходящего его кругом человека, и в поле зрения его премудрия появился старик-сулейманин.

Удивление, отразившееся на бледной физиономии мага, наверное, было таким выразительным, что в озвучивании не нуждалось, и поэтому дед, опустив глаза и пригладив ладонями бороду, заговорил первым.