Всего лишь 13. Подлинная история Лон - Дерек Кент

Октябрь 2007 г

Психотерапевт-консультант приходил к Лон, пока я был на работе. Наконец, официально, Лон перевели в центр Грин Филдс, что было в 10 минутах от меня. Я просил об этом переводе полгода, так как там оказывали хорошую медицинскую помощь. С назначением нового консультанта дело пошло. Я сказал ей, что всегда буду рядом и смогу навещать ее. 15 ноября в 11.40 Лон забрали туда.

Без сомнения, хороший психиатр начнет с нуля ее лечение. Вооружившись старой информацией, хоть и частично-неверной, он будет исследовать случай Лон.

Лон продолжает сидеть в темноте часами: иногда в ее спальне, иногда в зале. Она купается в темноте: в ванной без света не просто темно, там кромешная тьма. Она проводит время за вязанием, она слушает громкую музыку в наушниках, чтобы не слышать голосов. Она хочет одержать победу над ними. Я говорил, чтобы она приказала им уйти, но не все так просто. Иногда она плачет, иногда кричит: у нее не получается защититься от них. Я говорил, чтобы плохие голоса она гнала прочь, а хорошие голоса оставались.

Я говорил ей, что у 7 пациентов из 10 с диагнозом «шизофрения» случаются ухудшения, если они не принимают медикаменты, тогда как с приемом лекарств только у 3 из 10 могут обнаружиться новые признаки болезни. Без лекарств — Лон будет тяжело справиться этой болезнью. Лон может победить эту болезнь, если будет принимать лекарства и бороться каждый день за свое психическое здоровье.

Мы были в буддистском храме. Оня объяснила мне, зачем люди ходя в храм. «Они идут туда, чтобы встретить других людей, чтобы сделать глоток свежего воздуха, чтобы почувствовать эмоциональный и духовный подъем, чтобы ощутить себя не одиноким человеком. Поход в храм дает им покой и чувство умиротворения, а самое главное, они могут помолиться здесь».

30 октября 2007 г

Лон получила все документы из Министерства внутренних дел. Там были все банковские квитанции Энди.

Лон могла ругать или не ругать Энди за ее арест, но она сама согласилась быть поручителем. Многие проблемы с момента ее приезда были из-за их плохих взаимоотношений. Проблемы росли с каждым днем. Каждый хотел утолить только свои нужды; никто не думал друг о друге.

После того, как Лон избила офицера полиции, я уже не допускал мысли, что она могла дать себя в обиду. У нее была серьезная проблема: гепатит. Из-за этого она могла не получить визу. Если ее признают виновной по долговым обязательствам, она сможет выйти здесь замуж, но уже не сможет путешествовать в Штаты или другие европейские страны.

Сегодня ночью мы с Лон просидели в темноте два часа. Последние несколько дней она пьет две-три баночки пива каждый вечер. Сегодня она выпила четыре банки и пошла спать: она чувствовала, что это хорошее лекарство. Я пытался ей объяснить, что от спиртного ей может стать хуже и что это не лекарство от ее проблем. Она пыталась позвонить Саи в пятницу, думая, что разговор с сестрой улучшит ее настроение.

Казалось, что сегодня все дороги закрыты для нее. Я говорил ей, что если бы она сама смогла помочь себе, то она обязательно бы это сделала. Взамен, ее болезни привела ее к тому, что она начала писать письма своим друзья из прошлого: этим она занималась несколько недель. На время это занятие ослабило болезнь. Теперь государство насовсем забрало ее дитя: в принципе, оно этого и добивалось… забрать ребенка и выгнать ее из страны.

Нужно было оценить состояние Лон, как матери: оценить ее материнские способности и обязанности. Доктора хотели, чтобы Лон сотрудничала с ними, чтобы она сама себе помогла забрать своего же ребенка. Но какую поддержку они ждали от нее?

Временами Лон думала, что в голове у нее установлен чип, и кто-то со спутника управляет ей. Я пытался разубедить ее. Тщетно. Однажды ночью Лон ощупывала мое лицо, чтобы убедиться, что я — Кен. Иногда она меня называла Июргеном, именем бывшего бойфренда из Германии. Я спрашивал у нее: «Как меня зовут?» Ее взгляд был затуманен.

8 марта 2008 г

С каждым днем Лон становится все злее и злее. Визит психотерапевта-консультанта назначен на 27 марта.

Лон угрожала моей 70-летней соседке и пыталась подраться с ее сыновьями. Она очень долго кричала из окна на них по-тайски, пока не приехала полиция. Они вошли в дом, поднялись по лестнице и постучали в дверь Лон. Она открыла дверь и очень испугалась, увидев их. Лон схватила нож: инстинкты выживания брали верх над ней. «Я видел, как она набросилась на полицейского, а затем бросилась вниз по лестнице, через холл и выбежала в сад. Ее остановили, брызнув из баллончика с газом». Такие показания я давал в полицейском участке: на суде мои показания были очень важны, чтобы оправдать действия Лон против полицейских. Они спросили, в какой руке она держала нож, когда ударила полицейского. Я сказал, что видел только, как полицейские били ее по телу и рукам своими палками. Из-за поведения Лон, я не мог ее взять обратно, даже, несмотря на то, что я очень хотел защитить ее.

Теперь она опять в камере, и в понедельник будет суд. Я не думаю, что ее поместят в Харпландз. Теперь ее действия будут расценены, как преступные. Они будут думать, что Лон угрожает обществу. Я всегда говорил Лон, что я буду заботиться о ней.

Может быть, я прав, думая, что Лон очень комфортно жить в своей реальности. Она должна начать все с нуля: стереть все из своей памяти и начать заново.

Для Лон было необычным, что ее задержали на три дня до суда. На следующий день я узнал, что она угрожала адвокатам-женщинам. Психиатрическое мнение было не новым: у нее были серьезные отклонения.

Через три недели я позвонил в полицию, чтобы попробовать забрать Лон под опеку и оказать ей необходимую психологическую помощь. Мои попытки остались безуспешными. Мы знали, что с Лон могут произойти непоправимые ухудшения, если ей не окажут психологическую помощь.

Центральная канцелярия высокого суда обвинила Лон в серьезных правонарушениях и отправила в закрытую женскую тюрьму Фостон, где она должна была быть проверена психиатрами. Она не имела права получить опеку, пока ей не станет хуже.

Решение Министерства внутренних дел продлить ее визу последовало не только под давлением городской полиции, но еще из-за вмешательства властей Сток-он-Трент. Я думаю, что единственный шанс остаться здесь — это ее умственное помешательство. Может быть, я ошибаюсь, но я не вижу других возможностей. Я думаю, что власти хотят найти другие причины ее вины, а не ее психическое заболевание.

Мне нужно встретиться сегодня с адвокатом, чтобы выяснить, почему наложен запрет на выезд Лон из тюрьмы. Она должна вернуться в наш дом — единственное место, где Лон чувствует себя в безопасности, хотя бы на короткий срок. Я должен «благодарить» нашу соседку за произошедшее: это она вызвала полицию.

Я могу снова увидеть Лон только в зале суда. Я не должен смотреть на нее тревожным взглядом: это может ее расстроить. Я очень хочу увидеться, а затем дать ей побыть одной.

17 марта

Зал суда N 1 в Центральной канцелярии намного серьезнее суда первой инстанции. Из осужденных на этом суде 74 % приговаривают к тюремному заключению.