Игра теней - Тэд Уильямс

Лекарь, не слушая ее, направился к своему тюфяку в углу гостиной. Растянувшись на нем лицом вниз, он мгновенно провалился в сон. Растерянному и сбитому с толку Чету оставалось лишь последовать за супругой в спальню.

* * *

Сестра Утта зажгла последнюю свечу и принялась шептать молитву. В этот миг она и заметила девочку.

Большую часть своей жизни сестра Утта провела за ритуалами, посвященными богине Мудрости Зории. Знакомые слова сами собой слетали с ее уст, а девочка терпеливо ожидала Утту в алькове.

«Ты не отдала своей девственности ни одному из мужчин, и я тоже буду хранить целомудрие», — шептала сестра Утта слова молитвы отрешения.

«Любопытно, давно здесь эта девочка?» — спрашивала она себя.

«Ты ни разу не осквернила свой язык ложью, и я тоже буду всегда говорить правду, — шевелились губы жрицы. — Обнаженная, ты проделала долгий путь в темноте, дабы вернуться в дом своего отца. Подобно тебе, я без страха пройду свой жизненный путь, буду без устали прославлять и воспевать тебя».

Тут сестра Утта догадалась: «Я же ее знаю! Это юная Эйлис, служанка герцогини Мероланны. Какая она бледная. Впрочем, зимой мало кто может похвастать румянцем. А до весны еще долго ждать…»

И она завершила молитву: «Ты обрела мир и покой в доме твоего отца, и я уповаю с твоей помощью обрести блаженство в благословенных владениях богов, когда покину земную юдоль».

Она коснулась губами тыльной стороны собственной ладони и устремила взгляд наверх, к окну, сквозь которое проникал тусклый свет пасмурного зимнего дня. Из-под сводов храма на Утту глядел светлый лик ее божественной покровительницы, напоминая о том, что милосердие Зории беспредельно. Но по какой-то неясной причине сестра Утта не ощущала себя достойной этого милосердия.

«Почему молитва не принесла мне покоя? — задала она безмолвный вопрос. — О милостивая Зория, неужели я согрешила, придя в твое святилище в смятении и тревоге?»

Ответа не последовало. Порой, впадая в печаль или сомнение, сестра Утта слышала голос своей небесной покровительницы, столь же отчетливый, как и биение ее собственного сердца. Но сегодня дочь Перина не желала вступать в разговор со своей смиренной служительницей. Даже витраж с ее изображением на окне как-то потускнел, а птицы, окружавшие девственную богиню, не порхали, но сидели, грустно нахохлившись.

Сестра Утта сокрушенно вздохнула и повернулась к девочке, закутанной в толстый шерстяной плащ.

— Ты ждешь меня?

Девочка испуганно кивнула, словно делала что-то недозволенное. Несколько мгновений она пожирала жрицу широко распахнутыми глазами, затем извлекла из-под плаща конверт с печатью вдовствующей герцогини. Утта взяла его, с удивлением и грустью заметив, что девочка тут же спрятала руки, будто боялась заразиться какой-то болезнью.

«В чем дело? — недоумевала монахиня. — Неужели я вновь стала мишенью грязных сплетен?»

Она тихо вздохнула и обратилась к девочке:

— Герцогиня хочет, чтобы я передала ответ с тобой, или я могу отослать его позднее?

— Она… она хочет, чтобы вы прочли письмо и пошли со мной.

Сестра Утта снова вздохнула. У нее накопилось множество дел. Прежде всего, она должна была подмести пол в храме. Затем наполнить большую чашу зернами для птиц, поднявшись по лестнице под самую крышу. К тому же предстояло написать несколько писем. Одна из сестер, старейшая в ордене, тяжко заболела, и не было сомнений, что в ближайшие дни она завершит свой земной путь. Об этом следовало сообщить ее родственникам, хотя вряд ли кто-то из них пожелает проститься с умирающей. Тем не менее отказаться от приглашения герцогини не представлялось возможным, особенно в эти тревожные дни, когда орден Зории лишился своих могущественных защитников. Хендон Толли не скрывал своего презрения к Утте и прочим сестрам: он насмешливо называл их «белыми мухами» и откровенно говорил о том, что помещение, отданное под святилище, принесло бы больше пользы в качестве апартаментов для кого-нибудь из его бесчисленных родственников. Нет, сестра Утта никак не могла рисковать расположением герцогини Мероланны, одной из последних покровительниц ордена.

Быть может, герцогиня тоже захворала, с беспокойством подумала сестра Утта. Несмотря на то что их разделяло общественное положение и несходство характеров, жрица любила Мероланну и чувствовала родственную душу лишь в ней одной из всех обитателей замка — разумеется, не считая остальных служительниц Зории.

— Конечно, я сейчас же приду, — кивнула Утта и развернула письмо.

Там содержалось приглашение последовать за девочкой, уже переданное на словах. Записка заканчивалась странной просьбой: «Если у вас есть очки, захватите их с собой».

Очков у сестры Утты не было, поэтому она сделала девочке знак идти и сама двинулась за ней.

«Любопытно, зачем герцогине понадобилось, чтобы я принесла очки? — гадала жрица. — Может, она попросит меня что-нибудь прочесть или написать? Маловероятно. Мероланна получила прекрасное образование и отлично обходится без посторонней помощи».

Шагая вслед за Эйлис по пустынным залам, сестра Утта невольно отметила, что обстановка замка соответствует унылой зимней погоде, царящей снаружи. Половина факелов не горела, длинные коридоры тонули в сумраке. Голоса, доносившиеся из-за дверей, были словно приглушены густой пеленой тумана. Люди, попадавшиеся им навстречу, по большей части слуги, бледностью и безмолвием напоминали призраков.

«Наверное, всех угнетает близость врага, — предположила сестра Утта. — Вот уже целый месяц воинство сумеречного народа стоит на другом берегу пролива. Они не предпринимают никаких попыток захватить замок, но близость неприятеля тревожит. Да еще близнецы исчезли. А может, причина всеобщего уныния не только в этом? Храни нас всех Белая Дочь, я не понимаю, что творится в этом мире. Никогда прежде замок не был таким мрачным, холодным и пустынным».

Войдя в покои герцогини, Эйлис оставила жрицу в гостиной, в обществе занятых рукоделием молчаливых фрейлин и горничных, и постучала в дверь спальни.

— Сестра Утта здесь, ваша светлость.

— Хорошо, — раздался в ответ негромкий, но твердый голос Мероланны.

Сестра Утта вздохнула с облегчением — судя по голосу, герцогиня была здорова.

— Пригласи ее войти, дитя мое. А сама оставайся в гостиной.

Когда сестра Утта вошла, она с удивлением обнаружила, что герцогиня полностью одета, волосы ее уложены в высокую прическу, а старческие щеки густо напудрены. Создавалось впечатление, что она готовится к какой-то придворной церемонии, однако Мероланна сидела на краешке кровати понурая, как наказанный ребенок. В руке она держала исписанный листок. Герцогиня рассеянно взмахнула им, указывая жрице на кресло, достаточно широкое, чтобы принять даму в пышном придворном платье. Сестра Утта в своем скромном одеянии чувствовала себя в этом кресле горошиной на большой тарелке.