Адвокат шайтана - Максим Кисловский

— Ой, Лев Борисович, — изобразив удивление, произнесла длинноволосая блондинка сорокалетнего возраста. Её худая и невысокая фигурка остановилась на пороге. — Вы все ещё на работе? А я иду по коридору, вижу, свет горит, думаю, забыли выключить. Решила заглянуть.

В первые минуты общения с Ольгой Николаевной у любого собеседника её маленькое вытянутое треугольное лицо с тонкими складками морщин и колючими глазками вызывало здоровое чувство отторжения, надолго остававшегося в памяти осадком неприязни. В белом халате она была похожа на лабораторную крысу.

— Да, Оленька, — оторвавшись от бумаг, как можно ласковее сказал Лев Борисович. Взглянув на неё поверх очков, низко сидевших на его каплевидном носу, он приветливо улыбнулся. — Работы много, сроки поджимают, а ещё по девяти экспертизам исследования даже не начинались. Зависли на стадии наблюдения. Так что приходится задерживаться.

Ольга Николаевна стояла у выхода и сочувственно кивала головой. Понимая, что своим любопытством не нарочно отвлекла профессора от большой и важной работы, она уже хотела вежливо попрощаться и уйти, но её почти наследственная болтливоохотливость в который раз одержала победу.

— Наблюдение за больными — тоже часть исследования их состояния, — нерешительно сказала она.

— Вы очень методичны, — не скрывая сарказма, Лев Борисович похвалил медсестру.

— Стараюсь, — со скромным видом школьной отличницы отреагировала Ольга Николаевна.

Лев Борисович молча ссутулился над столом, показывая свою занятость.

— Надолго задержитесь? — заботливо осведомилась Ольга Николаевна, поворачиваясь к выходу.

"Тебе какое дело, паршивая сплетница", — мысленно ответил ей Лев Борисович, но озвучил свой ответ иначе: — Не знаю, Оленька. Поработаю, наверно, ещё часок.

— Ну, успехов вам. До свидания, Лев Борисович.

— Всего доброго, Оленька, — буркнул он.

За закрывшейся дверью исчезла женщина, к которой Лев Борисович испытывал давнюю ненависть.

В середине 80-х годов — когда у западногерманского и голландского посольств ещё не начали выстраиваться длинные очереди измученных перестройкой советских граждан, страждущих вырваться на Запад под предлогом возвращения на историческую родину — Лев Борисович готовил к защите свою докторскую диссертацию. Его многолетний научный труд, наконец, подходил к завершению, а значит, долгожданный прыжок в кресло заведующего отделением института можно было считать уже состоявшимся. Ясное дело, чтобы занять одну из руководящих должностей в самом главном научном центре страны, специализирующемся по проблемам судебной психиатрии, требовались не только серьёзные заслуги в исследовательской работе, но и многочисленные рекомендации высоких начальников из Минздрава СССР. И вот в самый ответственный период в его карьерном росте среди сотрудников института вдруг поползли слухи, что доселе безупречный претендент на должность заведующего отделением ВНИИ судебной психиатрии им. В.П. Сербского Лев Борисович Кричкер, оказывается, собирается эмигрировать в Израиль, но это намерение, конечно, он держит ото всех в секрете. Сначала как новость, а потом как дискуссия эта информация целый месяц была предметом тихого обсуждения почти во всех курилках и туалетах института.

Узнав о том, что, не спрашивая о его желании, кто-то уже отправил его на землю обетованную, Лев Борисович не на шутку насторожился.

"Понятно, враги не дремлют, — сделал он вывод из происшедшего. — Какая-то сволочь решила обосрать моё назначение. Если это говно не разгрести сейчас, потом будет поздно".

Вскоре, набравшись мужества, Кричкер решил задержаться в кабинете директора института после одного из расширенных совещаний.

— Вы хотите ещё что-то добавить? — обратился к нему директор, не подозревавший о цели предстоящего разговора, ради которого Лев Борисович, не вставая с места, ожидал, когда последний из сотрудников закроет за собой дверь.

— Нет, Евгений Рихардович, — с лёгким волнением произнёс Лев Борисович. — Я к вам по очень деликатному вопросу.

— Слушаю вас, — Евгений Рихардович откинулся на спинку кресла, скрестив на груди руки. В его усталых глазах сверкнула слабая искра внимания.

Между ними были исключительно официальные отношения. С началом их разговора в душном кабинете директора даже стало чуть прохладнее.

— Вы знаете, — начал Лев Борисович, стараясь говорить доверительным тоном, — среди наших сотрудников ходят слухи о том, что я собираюсь уехать в Израиль.

— Вот как? — усмехнулся Евгений Рихардович. — Забавно.

— Да, — поспешил согласиться Лев Борисович. — Всё было бы очень смешно, если бы это ограничилось бытовой шуткой. Но сейчас эти абсолютно беспочвенные слухи обрастают просто немыслимыми подробностями. Например, мне якобы предложили возглавить кафедру где-то в Хайфе.

— Надо же, ничего об этом не слышал, — с артистическим правдоподобием произнёс Евгений Рихардович.

Лев Борисович внимательно посмотрел на него. Они оба по долгу своей профессии были прекрасными физиономистами и могли без слов угадывать искренность собеседника по взгляду. Этот немой контакт продолжался несколько секунд.

— Не волнуйтесь, — прервал паузу Евгений Рихардович, — в любом коллективе есть лидер и антилидер. И каждый стремится дезинформировать друг друга. То, что у вас есть враги, распускающие подобные слухи, говорит о том, что вас уже начинают бояться. С чем я вас и поздравляю.

— Спасибо, — машинально ответил Лев Борисович.

Беседу можно было считать оконченной. Лев Борисович не хотел показывать свою излишнюю озабоченность, хотя на самом деле его опасения по поводу предстоящего назначения так и не развеялись. Целых два месяца после защиты диссертации тревога не покидала его.

Лишь спустя три года, уже будучи заведующим, Лев Борисович случайно узнал, кто был виновником его тревожных переживаний того времени. Это была Ольга Николаевна. Оказалось, однажды за традиционным послеобеденным чаепитием она рассказала другой медсестре (теперь уже давно уволившейся) анекдот про то, как советское правительство решило выслать всех диссидентов из СССР. Но этому воспротивились психиатры, заявив, что им тоже придётся эмигрировать, так как останутся без работы. Вот с такой вполне безобидной шутки всё и началось. Почему именно Кричкеру пришлось пострадать от этого? Наверно, так совпало.

Наконец раздался телефонный звонок, из-за которого Лев Борисович задержался сегодня на работе. Стряхнув с себя неприятные воспоминания, он взял трубку.

— Лев Борисович? — спросил грубый женский голос.

— Да-да, — вежливо ответил он. — Добрый вечер, Фатима Дзасоховна.

— Надеюсь, что добрый, коллега, — не очень церемонясь, ответила на приветствие Фатима Дзасоховна. Она тоже когда-то давала клятву Гиппократа перед тем, как стать акушером-гинекологом, что, по её мнению, давало ей право называть Льва Борисовича своим коллегой.