Один день, одна ночь - Татьяна Устинова

Я профессионал. И я не подонок. Ты этому сейчас радуешься вместе с бабкой?..

Между тем угроза чаепития в повеселевшей и ожившей старухиной квартире становилась все более реальной – на плюшевой скатерти и впрямь появились чашки и рюмки, и какие-то конфетки в вазочке на высокой стеклянной ножке, и внук Митюшенька переминался с ноги на ногу, ожидая, когда бабушка выдаст ему «денежку», готовый бежать до магазина.

Митюшеньке вся эта история очень нравилась. Еще бы!.. Такое приключение ему Булка организовала, а впереди еще маячит праздничное застолье «с вином»!

– Софья Захаровна, – начала Маня, понимая, что должна спасти капитана от дальнейших словоизлияний, благодарностей, припаданий к плечу и поедания конфет из вазочки. Ей казалось, что он нуждается в спасении. Уж такой сегодня день, всех приходится спасать. – Мы, наверное, чай не будем пить. Вы только не обижайтесь! Но у меня дома гости, а капитану ехать нужно, он же на работе...

– И слушать ничего не желаю, подождут твои гости! Такая радость, такая радость!.. Никуда не пущу, пока я за здоровье ваше не выпью! Митюшенька, ты мчи, мчи, сыночек, не стой, а ты, Машенька...

Телефон зазвонил, капитан молниеносно выхватил его из кармана, как будто давно ждал каких-то известий и они наконец начинают поступать. Сделал очень деловое лицо и деловым тоном сказал в трубку:

– Слушаю, капитан Мишаков.

– Говорю же, на работу надо! – шепнула Софье Захаровне Маня.

Он действительно слушал, не отвечая, и выражение лица у него менялось.

Маня вдруг так забеспокоилась, что на секунду стало трудно дышать.

– Нам в самом деле нужно ехать. – Глаза у капитана сделались оловянными. – И побыстрее.

– Да как же так-то, сынок?!

Но он не слушал, и стало понятно, что даже если Софья Захаровна сейчас запоет арию Кармен, он все равно не услышит. Большими шагами он вышел в прихожую – Митюшенька посторонился, пропуская его, Софья Захаровна ринулась следом, и Маня тоже, и в два счета они оказались на площадке.

Старуха еще что-то кричала вслед, благодарное и укоризненное одновременно, а он уже сбегал по лестнице. Маня догнала его на первом этаже.

Он мельком на нее взглянул:

– Черт вас побери совсем!

– Меня?! – поразилась Поливанова.

– И вас тоже! – рявкнул он. – Садитесь, поедем.

– Что случилось-то?!

– Стрельба. Этот ваш писатель ранен. Только без истерик, слышите!

Поливанова открыла машину, уселась за руль, завела мотор. Мишаков плюхнулся рядом. Она повернулась, чтобы бросить на заднее сиденье свой портфель, и очень близко он увидел ее лицо.

– Тяжело? – только и спросила она.

Почему-то Алекс чувствовал только стыд и неловкость, как будто виноват в чем-то. Ни в чем он не виноват, но ему было стыдно, что он перепугал Маню, и неловко, что утренний сыщик смотрит на него с брезгливым сочувствием в совершенно оловянных глазах.

Капитан не только смотрел, он еще выговаривал ему, как завуч школьному хулигану, разбившему мячом окно учительской:

– А все самодеятельность ваша! Сидели бы дома, писали романчик, кофеек попивали, нет, понесло вас на какую-то дачу, хрен ее знает!.. Мы без вас управимся, у нас работа такая, мы ее умеем делать и без вас разберемся!

– Мне было нужно...

– Нужно своими делами заниматься, вот что нужно! Легко отделались, между прочим! Чуть пониже да поцентрее – он так и сказал «поцентрее», – был бы еще один труп вместо знаменитого писателя! Читателей сиротами оставили бы!

Маня молчала, и ее молчание и сердило, и беспокоило Алекса.

В палате он был один. В больнице, куда его приволок насмерть перепуганный водитель Анны Иосифовны, его немедленно узнали, пулю вытащили и уложили на «почетное место». Когда выяснилось, что все обошлось: обыкновенное ранение и небольшая кровопотеря, – в палату потянулся больничный персонал – за автографами. Алекс растерянно подписывал какие-то листочки и думал только о том, что всех подвел и ему теперь должно быть стыдно.

Ему и было стыдно, а Маня молчала. Она сидела на стуле, опустив плечи, как после тяжелой работы, забравшей все силы, и молчала.

– Кто стрелял, выходит, не видели?

Алекс покачал головой. Качать было трудно, шея с левой стороны казалась наспех слепленной из цемента, двигалась плохо. И вообще собственное тело стало чужим, холодным, и странно было, что он почти не может им управлять.

– А эта куда девалась? Балерина? Тоже не знаете?

Алекс собрался было по привычке пожать плечами, понял, что никак не может этого сделать, и сказал:

– Я не видел, потому что в себя пришел... не сразу, уже в машине. Мне водитель сказал, что тут же, после... стрельбы она уехала. Выскочила из калитки, села в машину и уехала.

Мишаков хмыкнул и покрутил головой.

– Вот как хорошо люди живут, – заявил он, ни к кому не обращаясь. – Правильно живут!.. На крылечке тело валяется, то ли труп, то ли еще не труп, а она фьюить! И нету ее!

Тут он зачем-то добавил:

– На нет и суда нет! Значит, первую помощь не оказывала, в ноль два не звонила и вашему водителю, который на улице прогуливался, ни слова не сказала. Так?

Алекс кивнул и посмотрела на Маню. Она молчала.

– Замечательно люди живут!

– Там какая-то катавасия с телефонами... Сплошные телефоны, – помолчав, начал Алекс. – Простите, я забыл ваше звание.

– Капитан Мишаков мое звание!

– Все телефоны в доме были выключены, капитан. Все до одного. А утром, когда Маня уехала искать свою подругу, ко мне приходила девушка и тоже искала телефон.

Мишаков вдруг удивился:

– Какая еще девушка?!

– Она сказала, что Таис, то есть Анастасия, жена Кулагина. Но это была не она. Очень похожа, и не она.

Мишаков смотрел недоверчиво, и Алекс рассердился.

– У меня нет температуры, и я не в бреду, не надейтесь даже!.. Она застала меня у подъезда и сказала, что забыла у нас телефон. Но когда мы вошли, пошла почему-то к лестнице, а не к лифту, хотя подниматься к нам нелегко, у нас старый дом, высокие потолки и длинные пролеты. Но лифт за лестницей, и нужно знать, что он там есть, а она не знала. Анастасия бывала у нас много раз и должна знать, где именно лифт. В квартире девица пошла сразу на кухню, а Анастасия вчера на кухню не заглядывала, и ее телефон никак не мог там оказаться. – Алекс передохнул и облизал губы. Ему хотелось, чтобы Маня хоть что-нибудь сказала. – Она не знала, где гостевая комната, и вместо нее забрела в кабинет, а это тоже невозможно, потому что ночевала Анастасия именно в гостевой!.. Да, и обувь! Она была в такой странной обуви, на очень высокой подошве, я не знаю, как это называется.